Я участвовал в Марше материнского сострадания, направившегося из Москвы в Грозный 8 марта от Могилы неизвестного солдата. Как монах буддийского ордена Ниппондзан Мёходзи, организовавшего вместе с Комитетом солдатских матерей России это первое в нашей стране ненасильственное движение, я молился за мир в Чечне. Мы шли к чеченскому народу, чтобы показать: обыкновенные русские люди против войны, выгодной только власть имущим. Мы шли к российским солдатам потребовать прекращения огня по чеченским селениям. До нас отдельные матери уже несколько раз были на боевых позициях, но им очень редко удавалось вернуть домой своих сыновей. Хотя «дудаевские боевики» поначалу отдавали матерям пленных (беспрецедентный в практике войн шаг!), федеральные войска останавливали их по дороге домой и снова посылали в бой. После чего пленных отдавать перестали. Во-вторых, российские командиры были против «дезертирства» своих солдат. А если и находились офицеры, которые сами просили матерей забрать своих сыновей, то уже солдаты отказывались уходить с войны. Они говорили: «Мама, чеченцы убили моего товарища. Я должен воевать, чтобы отомстить».
Стало ясно, что усилий отдельных матерей недостаточно. Только при поддержке массового ненасильственного движения матери смогут спасти своих сыновей. Множество безоружных людей, мы намеревались встать между воюющими сторонами и – либо умереть, либо остановить войну. Чем нас больше, тем сильнее вероятность, что война будет остановлена. Вот почему, прежде чем начать собственно пеший марш в Чечне, мы ехали на автобусе по городам России, чтобы о нас узнало как можно больше людей. Ведь начали марш всего 40 человек, из них 15 монахов. К началу пешего шествия обещали присоединиться еще 200 матерей, однако матери особенно нуждались в поддержке обыкновенных людей, заинтересованных в прекращении войны не только личным образом. Тогда Марш Материнского Сострадания действительно стал бы выражением общественного протеста.
Создать движение такого масштаба нам, к сожалению, не удалось. Не буду рассуждать о незрелости российского общественного сознания. Ведь разбудить его нам очень умело помешали власть предержащие и зависимые от них средства массовой информации. Сначала Марш описывался как частное дело солдатских матерей, а потом в газете «Комсомольская правда» от 29 марта на первой странице была опубликована чудовищная ложь якобы от лица одного из буддийских монахов, будто бы орден Ниппондзан Мёходзи использовал матерей в этом Марше как прикрытие для саморекламы.
В Саратове на нашу встречу с горожанами командующий федеральных войск в Чечне Куликов прислал офицера с письмом. Куликов приветствовал участников Марша и просил нас идти в Чечню убеждать чеченцев сложить оружие. На первый взгляд, наши цели совпадают. Куликов тоже вроде бы хочет мира, как явствовало из письма. Но мы сразу же публично заявили о том, в чем мы резко расходимся с позицией федеральных войск. Мы призвали сложить оружие обе стороны одновременно, а не так, чтобы сначала чеченцы, потом русские. Мало того, если уж говорить строго, то прекратить огонь первым должен тот, кто его начал, тот, кто ввел войска в Чечню, то есть российская армия. Причем я разговаривал с очевидцем и первым пострадавшим от ввода федеральных войск в Чечню. Первым раненным в этой войне был не «дудаевский боевик», а мирный житель, причем не Чечни, а Ингушетии, по национальности русский, Игорь, вместе с другими мирными жителями приграничной деревни пытавшийся воспрепятствовать продвижению российских танков в Чечню. Они не стреляли по танкам. Просто перегородили дорогу. И по ним открыли огонь… Игорь сказал мне, что несколько телекомпаний показывало интервью с ним.
После нашей отповеди Куликову Марш стал постоянно сталкиваться с трудностями. В Астрахани нас принимала областная администрация в лице комитета «Матери за мир». Гостиница, питания, экскурсия в краеведческий музей, выступление народного песенного ансамбля – всё это было бесплатно нам преподнесено. Но в результате у нас не осталось времени на проведение в городе намеченных акций. Произошла только встреча с астраханскими солдатскими матерями в здании администрации. Они присоединились к Маршу, но, как потом оказалось, лишь затем, чтобы бесплатно добраться до Минвод, откуда они совершенно независимо поехали в Грозный за своими сыновьями. Конечно, некоторые из них помогали участникам Марша нести транспаранты, мы благодарны им, и понимаем их нетерпение, и не виним этих матерей ни в чем. Но совершенно очевидно, что астраханская администрация использовала их , чтобы внести раскол в наш Марш. К астраханским матерям присоединилось еще несколько, ехавших из Москвы, соблазнившихся обещанием местного комитета быстро доставить их до Грозного. Потом их всех задержали в Моздоке…
После Астрахани только в Элисте нам удалось сделать всё так, как наметили заранее. Возможно, потому, что Калмыкия – буддийская страна и с уважением отнеслась к Маршу, одним из организаторов которого явился наш буддийский орден. Но ни в Ростове-на-Дону, ни в Ставрополе, ни в Минеральных Водах мы решили не останавливаться. Поняли, что нигде в России нам не дадут создать ненасильственное движение. Скрытое, глухое сопротивление было уже налицо. А столкнуться с открытым сопротивлением мы не хотели не добравшись до Чечни. Мы поехали сразу в Ингушетию, где нас давно ждали. Но не так-то просто оказалось сделать даже это.
На вокзале в Минеральных Водах нам наврали, что до Назрани нет прямого поезда, ехать надо либо через Беслан, либо через Нальчик. Председатель Комитета солдатским матерей России Мария Кирбасова вспомнила, что от Беслана добраться до Назрани почти невозможно большой группе людей. Сели на поезд до Нальчика. Мы уже знали, что правительство Кабардино-Балкарии официально отказало нам в проведении каких-либо акций на территории республики, и собирались в Нальчике сразу же пересесть на поезд до Назрани. Однако спецслужбы перестраховались. На границе Кабардино-Балкарии, на станции Прохладное в электричку вошло человек десять милиции с автоматами наперевес. Они сказали, что готовы задержать поезд, пока мы не решим пересесть на автобус, которым они предлагают довести нас до Назрани. То есть ненавязчиво намекнули, что другого выхода у нас нет. Выйдя из электрички, мы увидели около тридцати вооруженных милиционеров. Делая видимое усилие, чтобы сохранять вежливость, они поторопили нас сесть в автобус. Учителю буддийского ордена Дзюнсэю Тэрасаве и Марии Кирбасовой насилу удалось выпросить у них пять минут на то, чтобы сообщить в наш штаб в Москве о непредвиденном изменении планов. Из этого штаба представитель английской христианской организации квакеров-пацифистов Крис Хантер давал сообщения о прохождении Марша в международные средства массовой информации. Без его работы мы не имели бы поддержки мирового сообщества и, думаю, власти разобрались бы с Маршем сразу и совершенно бесцеремонно, придумав какую угодно ложь в оправдание.
С сопровождением ГАИ милицейский автобус повез нас якобы в Назрань, но привез в Моздок, где ГАИ нас бросило. Водитель автобуса отказался везти нас дальше без сопровождения: дорога лежала через район боевых действий. Нас окружили местные жители и стали возмущаться действиями кабардинской милиции. Один предложил на своей машине показать безопасную дорогу. Но водитель отказался ехать наотрез. Итак, стоило нам оказаться за пределами Кабардино-Балкарии, заботливость властей иссякла. Мало того, они хотели бросить нас в Моздоке, откуда до Назрани добраться очень трудно. Стало очевидно, что они используют любые пути, чтобы запутать Марш, поселить в его участниках неуверенность и страх. В Моздоке к нашему автобусу подошла солдатская мать и сообщила о ста солдатских матерях, собравшихся здесь в кинотеатре, которых не пускают в Чечню. Бедные матери из Астрахани, поддавшиеся уверениям своей администрации!
Мы не выходили из автобуса и настояли на возвращении в Прохладное. Там, опять-таки не выходя из автобуса, потребовали довезти нас до обещанной Назрани. После трех часов ожидания и переговоров с милицией на повышенных тонах нам наконец дали другой автобус, водитель которого не боялся ехать в Назрань. Он не боялся потому, что ему приказали ехать не через Моздок.
Совсем другой прием ожидал нас в Ингушетии. Хотя мы не успели провести в городе еще ни одной акции, вся Назрань уже знала о нас. Буддийских монахов, сразу заметных своей одеждой, старейшины приветствовали на улицах, выражая надежду, что Марш Материнского Сострадания спасет единый вайнахский народ Чечено-Ингушетии от беды, которую обрушила на него российская армия.
Несколько утренних часов, пока нам подыскивали жилье, мы провели в Президентском дворце. По телевизору Останкино передало, что на границе с Ингушетией со стороны Чечни наблюдается скопление боевиков, переодетых в форму российских солдат, и что они готовят провокации по отношению к участникам Марша. После препятствий, с которыми мы столкнулись по пути в Назрань, мы не могли поверить в это сообщение. Если кто и провоцировал нас, так это только российские власти! И свои будущие провокации они попросту хотят списать таким образом на защитников Чечни. Куликов боится правды, которую могут увидеть собственными глазами участники Марша, когда окажутся на территории Чечни. Вот почему вскоре он прислал в Президентский Дворец Ингушетии директиву, чтобы Марш Материнского Сострадания не пускали в Чечню и всячески разъясняли через средства массовой информации о готовящихся против него провокациях. Но президент Ингушетии Руслан Аушев не стал следовать этой директиве. Напротив, правительство оказало нам всяческое содействие.
Нас разместили на железнодорожном вокзале в поезде, где живут чеченские беженцы. Ни от кого из них мы не услышали ни одного плохого слова о «дудаевских боевиках». Рассказывали о том, как с вертолетов сбрасывались в горные леса разрезанные на куски трупы российских солдат. У чеченской армии нет авиации… Объяснение одно – федеральные войска стремятся скрыть количество своих потерь. Кстати, позже мы разговаривали с русскими солдатами на территории Чечни, и хотя они были настроены против «дудаевских боевиков», фактов с вертолетами даже не пытались отрицать.
Прежде чем начать пеший марш, мы хотели получить официальные гарантии от обеих воюющих сторон, что огонь в местах прохождения Марша будет прекращен. Представитель нашего оргкомитета встречался с офицерами чеченского генерала Масхадова и получил такое обещание. Мария Кирбасова лично встретилась с Куликовым и получила письменное запрещение Марша: находиться в районе боевых действийопасно-де для нашей жизни.
Но в «Декларации участника Марша» мы берем полную ответственность за свою жизнь, указывая свои паспортные данные. Куликов не имеет права запрещать Марш. Поэтому мы решили начать пешее шествие 25 марта. Воистину требовалось мужество, чтобы принять такое решение. Представитель оргкомитета, встречавшийся с офицерами Масхадова, был свидетелем грозного предупреждения Маршу со стороны ФСК. Он был арестован вместе с русскими врачами международной организации «Красный Крест» в районе Асиновска. Один из врачей был жестоко избит в спецподразделении российской контрразведки. К счастью, именно в этот день в Ингушетию прибыли представители Европарламента и Совета Безопасности Европы, которым показали насилу вызволенных из лап ФСК врачей. ФСК пришлось возбудить уголовное дело против своих же сотрудников.
К началу пешего шествия в Назрань прибыло еще около сорока участников Марша. Это были не только матери, но и отцы солдат, это были просто люди, которым небезразлична судьба невинных людей. Люди не только из России, но и из-за рубежа. С нами шли японские и немецкие тележурналисты. Однако сто матерей, отправившихся в Назрань из Нижнего Новгорода, были, по-видимому, задержаны в Минеральных Водах.
25 марта с нами из Назрани вышла чуть ли не половина населения этого города. Марш пересек границу Чечни в районе Серноводска – единственной чеченской деревни, которую не бомбили. Навстречу нам вышли все жители. Это можно было назвать триумфальным входом. Все женщины, встречавшие нас, плакали, многие люди, чтобы увидеть нас, забирались на деревья и крыши домов. После митинга все участники Марша были «разобраны» по домам. Мы узнали, что такое чеченское гостеприимство. И накормили, и спать уложили. А наутро вручили Маршу 1,5 миллионов рублей. Многие чеченские женщины присоединились к шествию.
Обсуждая дальнейший маршрут, мы спрашивали у местных жителей, где проходит линия фронта. Оказывается, вопреки официальным сообщениям, не существует единой территории, контролируемой федеральными войсками. Чечня похожа на слоеный пирог: русские и чеченские войска вперемежку. Но все же есть более толстые «слои». Чеченский «слой» начинается с Ачхой-Мартана. Если нам удастся проникнуть в это селение, весьма большую часть пути до участка главных боевых действий мы будем избавлены от препятствий со стороны федеральных войск, «запретивших» Марш.
Путь в Ачхой-Мартан лежал через Самашки. Перед Самашками нас остановил российский контрольно-пропускной пост. После переговоров мы добились того, что пропустили всех матерей и монахов. Мужчины-чеченцы не были пропущены.
В Самашках нас опять встречала многотысячная толпа жителей. Но теперь это были не только плачущие женщины и дети. Нас приветствовали вооруженные мужчины. Среди них были и пятнадцатилетние подростки. Между остальных жителей они были свои, а не как бандиты, вопреки официальным описаниям. Жители Самашек относятся с уважением и гордостью к своим защитникам.
Эта деревня постоянно подвергается обстрелам и бомбардировкам. Но 26 марта огонь был прекращен из-за ТОО, что мы вошли в Самашки. Жители деревни могли попросить нас остановиться у них на ночь, чтобы хоть чуть-чуть продлить затишье, но мужественно проводили нас дальше, в сторону Ачхой-Мартана. Глава администрации Ачхой-Мартанского района сказал, что уговорил российский КПП перед Ачхой-Мартаном пропустить нас. Но, как оказалось, не он главный на своей земле…
На КПП поступил приказ любыми средствами остановить Марш. Мы сели на землю. Буддийские монахи не прекратили молитву, с которой шли. Начало темнеть. С противоположной стороны КПП нас ждало около трехсот чеченских женщин, собиравшихся присоединиться к Маршу. Нас разделяло всего 20 метров, контролируемых федеральными войсками. Вскоре контроль усилился. Подъехало два бронетранспортера. Из них выпрыгнули вооруженные солдаты и окружили нас. Автобусы Марша, оставшиеся за пределами кольца, они куда-то отогнали. Артиллерия КПП начала стрелять в чеченскую сторону, как потом оказалось, по Самашкам, где мы только что были. Вот как наша армия заботилась о нашей безопасности. Это было прямое провоцирование ответного огня по КПП, где находилось около пятисот безоружных людей. Но к чести чеченских бойцов, ответный огонь не велся.
Около пяти часов пробыли мы на КПП. В десять часов вечера приехали армейские грузовики, в которые нас силой усадили и повезли в неизвестном направлении. Нас, буддийских монахов, повезли в отдельном грузовике. С монахами обращались вежливо. Но вместе с нами везли водителя нашего автобуса, чеченца Шахаба Хупиева. Потом его отделили от монахов и сделали заложником. Только через несколько дней его отпустили по настоянию матерей, которых отвезли в Назрань. Его лицо было все черное: водителя пытали электричеством.
Буддийских монахов привезли в неизвестную часть, предположительно в районе Асиновской, ту же, где был избит врач «Красного Креста». Всех обыскали. У меня отобрали дневник, который я вел на протяжении всего Марша, диктофон и две кассеты. На одной были записаны интервью с местными жителями, другая была пустая. Вернули только диктофон. Правду о чеченской войне решили оставить себе. Но почему не вернуть пустую кассету? Как после этого сомневаться в том, что российская армия виновна в мародерствах? Интересная деталь: вместо пустой кассеты я обнаружил две новые батарейки, так сказать – компенсация. Очень похоже на описания очевидца мародерств из Грозного: российские солдаты зачастую оставляют вместо взятой вещи другую, как правило, подешевле. Значит, совесть еще о чем-то заикается.
Офицер, обыскивавший меня, с казал, что, будь у него полчасика, он бы выбил у меня всю подноготную и узнал, какие мы монахи да кто нас финансирует. Не думаю, что скандал с религиозным обществом Аум Синрике дает ему право так обращаться с верующим человеком. Кроме диктофона у меня обнаружили удостоверение члена Союза Журналистов России. Отвели в отдельную палатку, где на меня кричали, обвиняя в пособничестве Дудаеву. Вот как относится ФСК к журналистам, которые просто пытаются задокументировать правду о чеченской войне. Мой дневник еще не был прочитан, а кассеты – прослушаны. Меня обвиняли уже за то, что я всего лишь имел их! Я ответил этим людям, которые боятся даже такой маленькой правды, как знаки отличи на своих погонах, что как участник Марша не собирался сотрудничать ни с одной из воюющих сторон и что моя единственная цель – это мир. На меня продолжали кричать, заставляя признаться, как нам удалось обойти КПП перед Самашками, не желая верить, что нас совершенно официально пропустили российские войска. Наконец привели офицера с того КПП, который подтвердил мои показания. На этом допрос закончился. «Это сейчас мы с вами разговариваем, - было сказано мне, - а если вы и дальше будете лезть не в свое дело, вас ждет тюрьма».
Вечер 26-го и следующее утро мы провели за разговорами с российскими солдатами. Они устали от войны и хотят домой. Они вынуждены выполнять приказ и мало задумываются о том, в каком преступлении участвуют. К сожалению. Нам не удалось дойти до солдат на передовой. По словам жителей Назрани, они очень ждали Марша Материнского Сострадания. Мы не виним этих ребят, наших, монахов, ровесников. Их использует преступное российское правительство, запудривая мозги ложью о «бандформированиях». Мы, участники Марш, как независимые наблюдатели свидетельствуем: никаких бандформирований нет. Есть чеченский народ, который хочет свободы.
Наутро нас посадили на вертолеты и сказали, что отвезут в Назрань, к матерям Но привезли на военный аэродром в Моздоке, где нас ожидал военно-транспортный самолет до Москвы. Ложь – настолько естественное явление в армии, в средствах массовой информации, рассказывающих о чеченской войне, что мы не удивлялись ни на этот раз, ни тогда, когда мне на допросе сказали, что триста чеченских матерей к КПП пригнали «боевики», ни тогда, когда по телевидению наш Марш назвали «Маршем материнскоо согласия», а заложника Шахаба Хупиева – Шахабой Хупиевой. Но мы все же не ожидали такой бесцеремонности по отношению к религиозным людям. В самолете нашего Учителя Дзюнсэя Тэрасаву заставили открыть шариру – прах Будды, национальное достояние Японии, которые не открывала еще ни одна таможня мира. Это международный скандал!
Итак, нас высадили возле Москвы в районе Внуково. Приехав в Москву, мы тут же позвонили в Назрань. Оказывается, матерей тоже хотели выслать подальше от Чечни, но неподалеку от границы с Ингушетией путь федеральным войскам, везшим женщин на автобусах Марша, преградила ингушская милиция. Дело чуть не дошло до военного конфликта. В результате милиции удалось добиться того, чтобы женщин отпустили в Назрань. Узнали мы также о тридцати матерях, отставших от Марша по дороге от Самашек до КПП перед Ачхой-Мартаном. Их остановили на промежуточном КПП, которое пропустило основной Марш. Их заставили лечь на землю стрельбой из автоматов. Рикошетом была ранена в ногу одна мать.
Вся Чечня ждет продолжения ненасильственного сопротивления войне и готова принять в нем участие так же, как две деревни, в которых нам удалось побывать. Ненасильственное сопротивление – единственный выход из порочного круга насилия. Я призываю россиян поддержать чеченцев этом движении. Иначе придет время – и как в Чечню вошла российская армия, так же более сильная армия войдет в Россию. Это закон воздаяния, закон кармы. Мы должны не допустить этой беды!
Феликс ШВЕДОВСКИЙ
|
Armáda Života Армия Жизни Life Army
Armáda Života Армия Жизни Life Army