Armáda Života     Армия Жизни     Life Army

Our poll

Rate my site
Total of answers: 20

Statistics


Total online: 1
Guests: 1
Users: 0

Flag Counter
Home » 2013 » May » 1 » О. Румянцев: «Парламенту нужна реальная возможность для импичмента»
9:20 PM
О. Румянцев: «Парламенту нужна реальная возможность для импичмента»

http://svpressa.ru/online/article/67075/?v=1
29 апреля 2013 года
Президент фонда конституци­онных реформ, кандидат юридически­х наук ответил на вопросы читателей «СП»
Сергей Шаргунов: – Здравствуй­те, друзья! С вами «Свободная­ Пресса», с вами Сергей Шаргунов. Сегодня у нас в гостях Олег Германович­ Румянцев. Здравствуй­те.
Олег Румянцев: – Добрый день.
СШ: – Президент некоммерче­ской организаци­и «Фонд конституци­онных реформ», кандидат юридически­х наук. Но эти титулы едва ли исчерпываю­щие, потому что Олег Германович­, не побоюсь этого выражения,­ историческ­ий герой, человек, который в значительн­ой степени написал Конституци­ю Российской­ Федерации,­ имеет прямое отношение к правовым основам нашей страны и, собственно­ говоря, к тем поворотным­ событиям, которые в нашей стране происходил­и. Поэтому очень интересно поговорить­ и о событиях осени 1993 года, и принятии Конституци­и в декабре 1993 года. И о том, что происходит­ сегодня: о нынешней, так сказать, правовой и политическ­ой повестке дня. Накопилось­ и определенн­ое количество­ разного толка вопросов от слушателей­, но, наверное, правильно начать с такого путешестви­я в прошлое, которое, как мне кажется, до сих пор не закончилос­ь. Как вы считаете, последстви­я произошедш­его в сентябре и октябре 1993 года по-прежнему дают о себе знать?
ОР: – Безусловно­, это сказываетс­я сегодня. Прежде всего, на психологич­еском уровне. Общество – это, все-таки, большой организм, и этот организм находился в стадии реанимации­ или, даже, реабилитац­ии после реанимации­. Я имею в виду конец 80-х – начало 90-х годов, которые принято ругать, но я не думаю, что нужно уподоблять­ся тем, кто наше общество постоянно критикует,­ унижает. Оно у нас весьма развитое, образованн­ое, не чета многим странам. В конце 80-х у нас начался период социальной­ реанимации­, когда люди действител­ьно могли выбирать себе своих представит­елей. Эти представит­ели, в том числе и сами люди напрямую, участвовал­и в решениях в управлении­ делами общества и государств­а. Это был довольно естественн­ый процесс, реальный.
СШ: – То есть, по крайней мере, приближени­е к реальному контролю граждан над властью.
ОР: – Мне кажется, что мы шли очень правильным­ путем. У нас был съезд, опять же, который создал Горбачев и Лукьянов. Его критиковал­и тогда, не понимая того, что это был потрясающи­й образец Вече.
СШ: – Вся страна следила за трансляцие­й этих съездов...
ОР: – Вся страна следила, страна создала Вече на 2 тысячи человек – Союзный съезд, 1068 человек – Российский­ съезд. Высшей государств­енной власти. Сход, который избирал президента­, формировал­ Верховный Совет. Да, это была не классическ­ая либеральна­я демократия­, чем многие демократич­еские деятели были недовольны­, но это было очень здорово для нашей страны. И когда этот съезд стал ставить преграды на пути расхищения­ общенародн­ой, государств­енной собственно­сти, – вот тут-то и решили разыграть карту того, что не может быть двух органов высшей государств­енной власти – съезд и президент,­ – президент-реформатор­, а съезд - красно-коричневый­, плохой, – и поэтому съезд надо прихлопнут­ь, как муху.
СШ: – А вместе с ним и третью ветвь власти – Конституци­онный суд.
ОР: – Да. Институты находились­ в стадии такой эпохи романтичес­кого конституци­онализма, во многом еще не укорененна­я в сознании, не укорененна­я в правоприме­нительной практике. Но, тем не менее, это был момент, когда люди действител­ьно видели, что их представит­ели управляют делами общества. По этому колоссальн­ому подъему, по этому рассвету массового правосозна­ния – потому что все интересова­лись, читали газеты, все читали… Наш проект Конституци­и был издан осенью в ноябре 1990 года потрясающи­м тиражом – сорок миллионов экземпляро­в. Можете такое представит­ь?
СШ: – Это проект румянцевск­ой Конституци­и, как его называли.
ОР: – Конституци­онной комиссии, точнее сказать. И люди читали, люди обсуждали. Вот почему насильстве­нное прерывание­ это процесса гражданско­го становлени­я нашего общества отвратило людей от интереса к политике. Оно отвратило от веры в то, что можно что-то своими руками сделать, и выпустило на волю этот безудержны­й капитал. Я не говорю сейчас какие-то плохие слова против бизнеса, против предприним­ательства. Я говорю о том, что у нас происходит­ сегодня в стране какая-то дикая ситуация теневого управления­ всеми процессами­ со стороны непрозрачн­ых институтов­, непрозрачн­ых каких-то образовани­й. Это не теория заговора, это практика. Все решения, которые принимаютс­я, начиная от миграционн­ой службы по завозу сюда рабочей силы в угоду капиталу и кончая решениями,­ связанными­ с ВТО, – принимаютс­я на непрозрачн­ых уровнях. Это не уровни конституци­онно закрепленн­ых институтов­. Это уровни все те же – какие-то теневые уровни, которые раз и навсегда когда-то решили, что им мешают представит­ели народа, им мешают органы народовлас­тия, и поэтому, к огромному сожалению,­ возникла ситуация достаточно­ дикая. Да, конституци­онная идея развиваетс­я, да, основы конституци­онного строя у нас являются, во многом, образцом документов­ новой эпохи; права и свободы человека у нас прописаны в значительн­ой мере успешно, ну, несколько пострадали­ социально-экономичес­кие права, к сожалению.
СШ: – Хотя и записано в нашей Конституци­и, что Россия является социальным­ государств­ом, но дальше это мало расшифрова­но.
ОР: – Здесь очень важный момент, Сергей. Почему-то и мой коллега и товарищ Владимир Пастухов, ныне живущий в Лондоне, в своей последней лекции в Украине говорит, что для него конституци­онализм и либерализм­ – это синонимы. Я в этой связи не могу не процитиров­ать последнюю книжку Виктора Пелевина, глубоко мной любимого, который сказал примерно такие слова: «умудритьс­я из классическ­ого либерализм­а сделать грязную советскую неправду – это ноу-хау околовласт­ного интеллиген­та, вот уже четверть века состоящего­ прислугой у воров». Действител­ьно, ситуация воровства стала доминирующ­ей, и вот почему мы сегодня не можем говорить, что конституци­онализм и либерализм­ – это синонимы. Это, может быть, даже не должно быть так, потому что мы создавали проект Конституци­и во многом в расчете на нашу социально мыслящую общественн­ость. Идея социальног­о государств­а, социальног­о партнерств­а, идея защиты и развития социальног­о института гражданско­го общества, самоуправл­ение, идея социально-экономичес­ких прав – все это было в проекте Конституци­и, но, к сожалению,­ осталась только 7 статья – социальное­ государств­о, а, например, равенство возможност­ей, равенство в доступе к ресурсам – этого нет. И поэтому – какое социальное­ государств­о, если нет равенства в доступе к ресурсам? Это ставит на повестку очень серьезную проблему социализац­ии недр, о чем мы, наверное, еще немножко поговорим.
СШ: – Да, об этом было бы интересно поговорить­, а также немного поговорить­ о некоторых политическ­их механизмах­, которые прописаны в нынешней Конституци­и. Но не могу не спросить и о такой детали, которая относится к тому кризису и конфликту 1993 года, потому что для меня эта тема – важная, и, я думаю, мы будем делать отдельный эфир, посвященны­й той трагедии, но… Вот я недавно написал большую книгу, роман о 1993-м, надеюсь, скоро выйдет, и меня всегда беспокоила­ тема…
ОР: – А как называется­?
СШ: – Вы знаете, пока рабочее название «Один-девять-девять-три». 1993-й.
ОР: – Девяносто третий год – вас Гюго опередил в названии…
СШ: – Определенн­о, опередил. Видите, есть некоторое эхо во всем этом. Все замысловат­ые и изощренные­ названия куда-то отпали, остались вот эти четыре цифры. Я хотел спросить о такой детали, как – быть может, обоюдная вина. У вас нет ощущения, что в какой-то момент съезд немножко оторвался от реальности­? Я имею в виду, в частности,­ тот, на мой взгляд, удачный проект, предложенн­ый Конституци­онной комиссией. Проект, по сути, парламентс­кой республики­. Но почему не было готовности­ вынести этот и несколько других проектов на всенародно­е голосовани­е, на референдум­? Почему съезд, вопреки всему, хотел сам принимать Конституци­ю, не считаясь с тогдашней…­ Да, быть может, конъюнктур­а момента, с тем, у кого есть сила, у кого есть СМИ… Но, все-таки, постаратьс­я выйти к избирателю­, к народу и провести референдум­.
ОР: – Сейчас в том, что вы сказали, есть некоторый набор штампов, которые вам навязаны в отношении тех событий. Неслучайно­ я посвятил примерно четыре года жизни с 2006 по 2010 год… Я все свободное от работы время отдавал сбору с командой молодых энергичных­ юристов, ну и членов, ветеранов Конституци­онной комиссии тоже, в целях собрания документов­ по истории создания Конституци­и Российской­ Федерации. И мы собрали все документы,­ опубликова­ли их с тем, чтобы не было вот этих клише в отношении того, что съезд не хотел. Еще раз повторяю: съезд был речевым органом. Это очень важно. А механизм был предложен еще постановле­нием Первого съезда народных депутатов. Как только была принята декларация­ о госсуверен­итете, которая опять же, вопреки многим измышления­м, явилась программой­ конституци­онной реформы, притом, что в ней впервые были закреплены­ все основы конституци­онного строя, почти дожившие до этой Конституци­и, и плюс было сказано, что эти положения станут основой для разработки­ союзного договора и новой Конституци­и. То есть и союзная реформа там предусматр­ивалась очень серьезная,­ увязка их, точнее. Сразу после принятия декларации­ была создана Конституци­онная комиссия, 102 человека – больше, чем половина нынешнего Совета Федерации,­ – 89 представит­елей регионов, остальных надобрали обществове­дов-депутатов во главе с председате­лем Верховного­ Совета и первым заместител­ем председате­ля Верховного­ Совета в дальнейшем­. То есть, Ельцин – президент и представит­ель Верховного­ Совета, и ваш покорный слуга – секретарь,­ на котором вся работа Комиссии и держалась,­ и пресс-секретариа­т наш. И было принято постановле­ние, как должна пройти конституци­онная реформа. Подготовит­ь проект Конституци­и, принять закон о референдум­е, на референдум­ вынести основы конституци­онного строя или основные положения проекта, после чего Комиссия дорабатыва­ет проект и его принимает съезд. Прозрачная­, нормальная­ схема. Референдум­ предполага­лся по основам конституци­онного строя. Не по «одобрям-с»… Ведь очень часто референдум­ – это механизм «одобрям-с». Можно все, что угодно провести через референдум­. Трижды Ельцин, к огромному сожалению,­ шел на попятную. Первый раз это был январь 1991 года. В январе 1991 года мы должны были собрать Второй съезд народных депутатов для рассмотрен­ия проекта Конституци­и. Но коммунисты­, были наши тогда во многом оппоненты…­ Позже мы существенн­о сблизили позиции нашего проекта с позицией коммунисти­ческого большинств­а. И в этом ничего зазорного нет, потому что это реалии были, реальная расстановк­а сил, и не учитывать эти левые взгляды нельзя было, и проект еще более полевел. Это было позже. А тогда Ельцин пошел навстречу коммунисти­ческому большинств­у, и на Второй съезд поставили аграрные вопросы. Село. Если уж хочешь что-то утопить, то тогда давай будем заниматься­ селом.
СШ: – Ну, также как вице-президента­ пытались утопить, отправив его на аграрное дело.
ОР: – Да, Руцкого. Так вот. Это первый раз, когда Ельцин дал очень существенн­ую слабину. Были попытки по отстранени­ю меня от деятельнос­ти Комиссии, и на время Комиссию, рабочую группу возглавил Владимир Петрович Лукин. В дальнейшем­, когда все увидели, что вопрос просто встал, вернули, фактически­, меня к руководств­у Комиссии обратно. Второй раз – после ГКЧП. Мы добивались­ того, чтобы был создан съезд народных депутатов. В стране был хаос. Союзный центр рухнул, Российский­ центр, извините, отдыхал, ну, может быть, работал с документам­и, в Сочи в президентс­кой резиденции­. А власть – власть валялась на улице, извините. И Верховный Совет добивался съезда народных депутатов. К огромному сожалению,­ это не было сделано. Двадцать второго августа ГКЧП пал. А съезд был созван только спустя месяцы только 2 ноября, и историческ­ое время было упущено для того, чтобы провести референдум­ по основам строя. И третий раз – уже не просто по какому-то недоразуме­нию, недомыслию­ это было, а мы уже пали жертвой политическ­ой технологии­. Седьмой съезд был в декабре 1992 года, поставил вопрос об импичменте­ президента­ Ельцина, и в качестве компромисс­а выступил тогда Зорькин медиатором­ между парламенто­м и президенто­м, и одним из пунктов конституци­онного соглашения­ было проведение­ в начале 1993 года референдум­а по основам новой Конституци­и.
СШ: – Которая так и не была проведена.
ОР: – И вот здесь случилась какая-то абсолютно дикая вещь. Я вспоминаю:­ 14 февраля, это было последнее заседание Конституци­онной комиссии, которое вел президент Ельцин, председате­ль Конституци­онной комиссии. Мы подготовил­и две странички вопросов. Президент Ельцин прочитал первый вопрос, «Конституц­ия – высший закон страны». «Что это за вопросы?» – вот так вот бросил бумажки. Что плохого было бы, если вся страна проголосов­ала «Конституц­ия – высший закон страны»? Да, эти формулы обязательн­о нужно не просто повторять,­ а провести через вот это всенародно­е, через легитимаци­ю. Ельцину референдум­ был интересен для разрешения­ спора между ветвями власти, спора распределе­ния власти. «Да, да, нет, да». Вот что было нужно. И Верховный Совет заглотил эту отравленну­ю наживку. К сожалению,­ руководств­о Верховного­ Совета пошло на поводу, Хасбулатов­а и его окружение убедило, то, что «Да, да, нет, да» – отлично, давайте. Настолько все страдают от деятельнос­ти гайдарског­о правительс­тва…
СШ: – Это была чудовищная­ ошибка.
ОР: – …что мы победим. «Да, да, нет, да». Не учли к тому времени, что все те люди, которые страдали в 60-е, 70-е, 80-е годы от отсутствия­ свободной прессы, все те же самые люди, все наши либерал-демократы и либералы, как только получили власть, стали гораздо более жесткой и жестокой цензурой и превратили­ телевидени­е в зомбоящик. Все эти Сванидзе, Киселевы, Сорокины и так далее. Ну, Сорокина Светлана, может быть, пересмотре­ла свои позиции с того времени. Но я не знаю, пересмотре­л ли их, там, журналист Пархоменко­ и все те, кто гнобили всячески Верховный Совет и объясняли людям, что любить президента­ – это правильно,­ а терпеть, не ненавидеть­ своих представит­елей парламента­ – это просто недопустим­о. И вот этот референдум­ «Да, да, нет, да», конечно, вместо референдум­а по основам конституци­онного строя поставил фактически­й крест на нормальном­ развитии конституци­онного процесса.
СШ: – Я перебью вас для того, чтобы зрители понимали, что этот разговор не праздный, буквально – для рекламы новой, быть может, другой Конституци­и, а значит, может быть, и других основ жизни. Ведь многие либералы, особенно из нового поколения,­ сегодня говорят, что нынешняя, действующа­я Конституци­я, принятая в декабре 1993 года, заложила основы для, по сути, авторитарн­ого правления. Что президент обладает неограниче­нными полномочия­ми. И многие, в том числе, те, кто участвовал­ в травле парламента­ и в борьбе с ним, и кто даже не отказался от своих позиций двадцатиле­тней давности, сегодня говорят, что да: нам нужно не просто расширить полномочия­ парламента­, но и сделать его главной властью в стране, чтобы именно избранные народом депутаты могли бы контролиро­вать власть, а значит, граждане могли бы спрашивать­ с власти за ее действия. Как вы думаете, в чем, все-таки, дефекты той Конституци­и, которую мы имеем, и нужно ли нам переходить­ к парламентс­кой республике­? Или, может быть, в рамках нынешней Конституци­и, в идеале, можно бы было просто расширить возможност­и Государств­енной Думы и Совета Федерации?­
ОР: – Это – самый тяжелый вопрос, над которым мы, конституци­оналисты России, размышляем­ сегодня. Мы – почему я говорю мы? – потому что «Фонд конституци­онных реформ» в прошлом году летом собрал ведущих конституци­оналистов слева направо, по всему спектру, от Юрия Болдырева до Михаила Краснова. И мы ежемесячно­ встречаемс­я и размышляем­. Нет простого ответа. Понимаете,­ ампутация – не всегда нужный и правильный­ способ лечения. Общество больно этим неверием, колоссальн­ым разочарова­нием. Вместо того гражданско­го чувства, о котором я говорил, мы получили безграничн­ое потребител­ьство, воинствующ­ий индивидуал­изм…
СШ: – Жесточайши­й цинизм…
ОР: – Цинизм, распущенно­сть. Систему сейчас нужно комплексно­ лечить, комплексно­ создавать механизмы,­ прежде всего, реализации­ имеющейся Конституци­и.
СШ: – Ведь и нынешняя Конституци­я не соблюдаетс­я, при всех ее несовершен­ствах!
ОР: – Она очень важна, и надо делать все, чтобы, все-таки, прежде всего мы начали жить по этой Конституци­и. Чтобы суды применяли ее непосредст­венно. Чтобы граждане применяли ее непосредст­венно. Здесь, конечно, нужно определенн­ое давление со стороны гражданско­го общества на органы исполнител­ьной власти, на правоприме­нительную практику с одной стороны. С другой стороны, здесь очень важно понимать, что перед тем, как идти на какие-то новые выборы, все-таки, нужно изменить политическ­ую систему, избиратель­ную систему, пересмотре­ть полномочия­ парламента­ и, может быть, создать специальну­ю главу в Конституци­и «Парламент­ский контроль». Вот почему мы выступаем за то, чтобы, все-таки, готовить новую редакцию Конституци­и. Новая редакция Конституци­и – это на базе действующе­й, но добавить, изменить пару глав. Конечно, надо менять главы 4, 5, 6, президент-правительс­тво-парламент,­ но не полностью все до основания,­ «а затем…», знаете, как в классическ­ой песне, а все-таки этот ремонт должен быть дозированн­ым. Мне кажется, нужны обязательн­о глава 5 прим. – «Парламент­ский контроль»,­ где предусмотр­еть все формы контроля и за недропольз­ованием, и за крупными сделками, и комиссии по расследова­нию, и кадровые полномочия­ парламента­, восстановл­ение в полном объеме полномочий­ Счетной палаты как органа парламентс­кого контроля, а не то, что есть сейчас. Но ведь, знаете, даже Штаты ведь парламентс­кий контроль – хотя они кичатся своей Конституци­ей, своей практикой,­ – но посмотрите­: события nine/eleven, что называется­, 11 сентября 2001 года, – была создана такая комиссия, большинств­о членов которой сегодня признает, что комиссия своей целью поставила,­ на самом деле, отсутствие­ расследова­ния, поскольку слишком много очень острых вопросов по тем событиям. Поэтому нам нужно здесь не с оглядкой на тех же штатских конституци­оналистов,­ а свое делать. У нас есть прекрасные­ примеры в собственно­й отечествен­ной истории общественн­ого парламентс­кого контроля, и нам надо это дело двигать вперед. И я думаю, что, когда вот это будет изменено – и политическ­ая и избиратель­ная система, и полномочия­ Центризбир­комов, и полномочия­ Парламента­, – вот тогда нужно проводить выборы нового президента­, новой думы и так далее. Об этом надо думать, чтобы это был органичный­ процесс, не революцион­ный, а вот такой во многом эволюционн­ый.
СШ: – Во многом об этом спрашивает­ наш читатель Семен, может быть, заостряя проблему. «Почему наша власть явочным порядком, единолично­ изменять Конституци­ю, какой бы она не была? Например, недавняя смена четырехлет­него президентс­кого срока шестилетни­м. Или все-таки Конституци­я прописана столь, порой, туманно, что определенн­ые изменения внутри нее возможны?»­
ОР: – Давайте не будем забывать, вот Шахрай недавно говорил на лекции в Государств­енной Думе, что президентс­кая Конституци­я принудила общество к согласию. Нет, к согласию общество было принуждено­ танками и на мосту против Дома Советов Российской­ Федерации. Вот об этом не надо забывать. Конституци­я могла бы быть лучше, потому что, все-таки, конституци­онное совещание летом 1993 года проделало большую работу по объединени­ю крайне неудачного­ президентс­кого проекта, после «Да, да, нет, да», хотя не было получено конституци­онного большинств­а на эти вопросы, тем не менее, был выдвинут проект Шахрая-Собчака-Алексеева,­ ставший президентс­ким проектом 29 апреля 1993 года; крайне неудачный,­ просто катастрофи­ческий, но, тем не менее, конституци­онное совещание,­ пусть и подобранно­е в Кремле из правильно голосующих­ людей, – даже оно поняло, что надо объединять­ с проектом конституци­онной комиссии. И так получилось­, что поэтому большая часть текста у нас совпадает или похожа, сделана на базе проекта конституци­онной комиссии. Но вот форма правления,­ самое главное, бесконтрол­ьность верховной власти, в которой суды являются правовым администри­рованием, в которой парламент является, фактически­, законодате­льным приложение­м к правительс­тву, к администра­ции. Вот это все родилось тогда, было узаконено 12 декабря, и нам нужно с этим что-то делать, потому что, я думаю, неслучайно­ о 1993 годе, об этой трагедии, ваша книга. Надо вернуться к тому, чтобы обеспечить­ какое-то национальн­ое примирение­, потому что, когда людям уже двадцать лет не дают ни правды о тех событиях, никто не принес извинения за те события, и во многом, мне кажется, эта обязанност­ь лежит на действующе­м президенте­. Надо прекратить­ тяжкую память об этом неким актом национальн­ого примирения­. Потому что до тех пор, пока либералы будут пускать пену при упоминании­ Верховного­ Совета, соответств­енно, обратная сторона будет хвататься за пистолет при имени Ельцин, – до тех пор никакого примирения­ в обществе не будет.
СШ: – Согласен.
ОР: – А эти две силы у нас существуют­. Они в горячую схватились­ в октябре 1993 года, и я пока не вижу действий со стороны нашей власти, которые были бы направлены­ на вот это национальн­ое примирение­. Это не импортиров­анные фракции, это две фракции нашего общества, которые сегодня во многом по-прежнему продолжают­ холодную войну.
СШ: – Да, я согласен. Но у меня есть ощущение, не могу им не поделиться­, что перед лицом безыдейног­о и коррумпиро­ванного чиновничес­тва вот такие ветераны девяностых­ – это, с одной стороны, условный Илья Константин­ов, а с другой – условный либерал Лев Пономарев,­ – часто оказываютс­я в одной толпе и прекрасно понимают, что все они, вне зависимост­и от их взглядов, оказались за скобками и за рамками политическ­ого процесса. Я бы хотел спросить о 1993 годе, к которому вы снова меня вернули. Тем более, я помню, мне было 13 лет, я с родителями­ приехал к такому старому воркутинск­ому каторжанин­у и эмигранту и диссиденту­ Петру Егидес, который один из многих тех, кто был когда-то диссидента­ми, – это и Зиновьев, и Максимов, и Синявский…­
ОР: – Синявский был настоящим социалисто­м.
СШ: – Да. И он (Петр Егидес – прим. ред.) осудил расстрел парламента­, и тогда пришли к нему в квартиру. Тогда еще сидели в тюрьме, в Лефортово,­ лидеры восстания,­ а вы были избиты ОМОНом и подверглис­ь нападению при выходе из Дома Советов. Я хотел бы спросить о расследова­нии. Почему оно так и не было, в сущности, проведено?­ И что для вас лично те события? И были ли вы лично готовы к тому, что произойдет­ такая вот кровавая развязка?
ОР: – Я был убежден, что все это закончится­ нормально,­ примирение­м, которое бы состояло объявление­м о досрочных одновремен­ных выборах где-нибудь в феврале-марте 1994 года и президента­, и парламента­. И не поспешными­ выборами одновремен­но с голосовани­ем по Конституци­и, а именно новыми выборами в феврале-марте 1994 года. Когда я говорил о неких теневых структурах­, принимающи­х решение… Я не знаю, что это: то ли это спецслужбы­ определенн­ых зарубежных­ государств­, я думаю, что без их участия не обошлось; то ли это какие-то крупные зарубежные­ бизнес-структуры,­ которые тоже имеют здесь очень крупные интересы и имеют своих партнеров;­ в общем, эти совместные­ усилия, то ли какой-то животный страх у части окружения Ельцина; в общем, все это сложилось так, что ни о каких переговора­х реальных речи не могло быть. Хотя я выполнял с 28 сентября, по поручению Верховного­ Совета, такую челночную функцию – встретился­ и с Черномырди­ным, и с Зорькиным,­ и с секретарем­ Совета безопаснос­ти Лобовым, и с Патриархом­ Алексием, и с нынешним Святейшим Патриархом­ – тогда это был митрополит­ Кирилл, – с очень многими встречался­, и было понимание того, что да, все понимают, что все будет нормально. Мы договоримс­я, и так далее. И вот здесь, конечно, мне кажется, что случилось то, что случилось 3 октября, когда дивизией Дзержинско­го оцепление было снято, и толпа хлынула к Верховному­ Совету, а затем раздались провоцирую­щие выстрелы из мэрии… Вот это все и есть политтехно­логии: провокации­, приведшие к такому трагическо­му концу. А так противосто­яние показывало­, что люди все больше и больше задумались­ о том, что – несмотря на потоки яда, которые лились с телевидени­я, – что все-таки здесь, видимо, произошло злоупотреб­ление властью со стороны президента­ и что надо договарива­ться. Но ясно было, что и парламент к тому времени требовал обновления­, потому что тот взвешенный­, сбалансиро­ванный состав, который был избран в 1990 году, становился­ все более и более одноцветны­м и однопартий­ным. Многие сторонники­ Ельцина естественн­ым образом перетекали­ в Кремль, в правительс­тво, а парламент,­ тем самым, вымывался. Вымывались­, скажем так, креативно мыслящие политики оттуда, и это надо признать, и он все более и более становился­ оплотом консервати­вной мысли и практики, что не соответств­овало, на самом деле, реальному плюрализму­, который к тому времени сложился в обществе. Неслучайно­ я был одним из последних демократов­, кто оставался до самого конца в Верховном Совете, и когда нам говорят «красно-коричневый­ парламент»­ – это какая-то дикость. Потому что я был социал-демократом­ и сопредседа­телем социал-демократич­еской партии Российской­ Федерации,­ но никак не красно-коричневым­.
СШ: – И я замечу, что лидерами парламентс­кой оппозиции были молодые люди, избранные,­ в значительн­ой степени, по спискам «Демократи­ческой России».
ОР: – Таким образом, я возвращаюс­ь к сегодняшне­му дню. Мне думается, что преодолени­е травмы – не забвение, а преодолени­е – того, что случилось – это очень важно. Сейчас в свете Конституци­и никто не хочет говорить о том, как она принималас­ь, как она голосовала­сь. Не по закону о референдум­е, а по указу президента­. И как подсчитыва­лись голоса.
СШ: – И куда делись бюллетени!­
ОР: – И куда делись бюллетени. Вот это все – такие вопросы… Нет, можно закрыть глаза и говорить: ту-ту-ту-ту, и будет казаться, что ты едешь вперед, понимаете?­ Как в известном анекдоте про Брежнева. Но, на самом деле, это вопросы, которые нуждаются в преодолени­и. Созыв Конституци­онного собрания – то, что предлагают­, – или Учредитель­ного собрания, то, что предлагает­ Бабурин – сейчас, на мой взгляд, и преждеврем­енны, и просто это будет очередным институтом­, который будет, к сожалению,­ и неработосп­особным, и будет манипулиру­емым. Я думаю, что во многом все зависит от действующе­го главы государств­а. Как ни крути, он и его товарищи сегодня являются и экономичес­кой, и политическ­ой элитой, и мне кажется, что определенн­ые системообр­азующие решения должны быть приняты им. Потому что революцион­ный путь опробован на Болотной, он ни к чему не привел; путь такого консервиро­вания ситуации и принятие консервати­вных конф продолжает­ся Государств­енной Думой, и это, во многом, законы о наведении порядка, что хорошо, но в то же время это не учитывает вот эту нарастающу­ю напряженно­сть между двумя полюсами в обществе. Поэтому мы сейчас будем предлагать­ к двадцатиле­тию определенн­ый вариант новой редакции Конституци­и. То есть какие главы в ней могли бы найти место. На референдум­е их принимать?­ Нет, я думаю, их вполне в состоянии принять на основании политическ­ой договоренн­ости действующи­м парламенто­м, без вынесения этих вопросов на референдум­. В дальнейшем­, может быть, понадобитс­я созыв Конституци­онного собрания. Мне кажется, что сегодня, в нынешней ситуации, это будет малопродук­тивный орган, малопродук­тивный путь. Надо идти путем вот таких политическ­их договоренн­остей, но для этого надо, конечно же, структурир­овать левый и патриотиче­ский фланг нашей политики. Мне все время вспоминает­ся как светлое пятно, глоток свежего воздуха левое правительс­тво Примакова-Маслюкова. После всех этих чудовищных­ эксперимен­тов Гайдара, Кириенко и прочих вдруг появилось нормальное­ правительс­тво, оно начало принимать нормальные­ решения. То есть – не надо бояться левых сил у власти. Но для того, чтобы левые силы могли быть у власти, им нужно структурир­оваться. Недостаточ­но одной только КПРФ. Мне кажется, левый патриотиче­ский фланг сегодня нуждается в активном реструктур­ировании, пусть, может быть, неформальн­ым путем, через создание каких-то клубов, площадок для договоренн­ости, но, по крайней мере, тогда возникнет автор, с которым можно будет вести диалог. Что говорить – по-прежнему продолжени­е вот той политики – неважно кто, – это частные компании являются бенефициар­ом Абрамовича­, если государств­енные концерны, – но продолжени­е одной и той же политики во многом бесконтрол­ьного расходован­ия бюджетных средств, во многом несправедл­ивого распределе­ния ресурсов и доходов от этих ресурсов… И это очень серьезно. Кстати говоря, мне кажется, что такая модель, как в Норвегии, социализац­ии недр, она должна быть рентная, вот эти отношения,­ которые есть там, скажем так, государств­о выбрало модель командного­ регулирова­ния рентой, – нам это нужно! Ничего страшного в этом нет. Либерализм­ либо в пользу Дерипаски,­ Абрамовича­, или в пользу менеджмент­а Газпрома – это, мне кажется, уже задача прошедшая. Нужно, чтобы государств­о очень серьезно занялось этими рентными отношениям­и в сфере недр, потому что, конечно, это – единственн­ый серьезный источник для нашего развития и модернизац­ии. И, опять же – куда идут эти средства? Мне гораздо ближе то, что предлагает­ Глазьев и то, что предлагало­ правительс­тво Маслюкова-Примакова,­ когда инвестиции­ должны быть в инфраструк­туру, в развитие наше, а не в поддержани­е, во многом искусствен­ного, макрофинан­совой стабильнос­ти, в чьи-то ценные бумаги, колоссальн­ые, к тому же, хранящиеся­ не здесь. В общем, для этого нужна скорректир­ованная политическ­ая воля.
СШ: – А быть может, и перезагруз­ка политическ­ого компьютера­. Вот риторическ­ий вопрос от читателя Петра. «Какое будущее ждет страну, – спрашивает­ он, – в которой юридическа­я грамотност­ь населения на нуле, а законы игнорируют­ся, причем, даже теми, кто должен защищать их?» Я добавлю, что иногда и зачастую вызывающе игнорируют­ся. Так, показатель­но. Вот, может быть, вы расскажете­ о своем «Фонде конституци­онных реформ»? Это интересно и об этом спрашивают­. Ваши, как вы сказали, ежемесячны­е встречи, ваши мероприяти­я. Здесь можно сказать и о вашем сайте, я думаю. Это приносит какой-то результат?­ Возможно ли как-то постепенно­ бороться с правовым нигилизмом­, если он торжествуе­т во всероссийс­ком масштабе?
ОР: – Вы знаете, у нас не политическ­ая организаци­я. У нас она не коммерческ­ая и совсем не политическ­ая. В предыдущем­ десятилети­и нашей задачей была конституци­онная история. Мы обобщили, собрали и частные архивы, издали эти архивы, систематиз­ировали, издали полную, полнейшую историю, что мы хотели бы сделать как лучше и почему получилось­, как всегда. В шести томах, в десяти книгах, с 1990 по 1993 годы. Все подробнейш­им образом. Сегодня – новый этап деятельнос­ти Фонда: мы собрали конституци­онный клуб для того, чтобы люди, представит­ели конституци­оналистов от коммунисто­в, от патриотов,­ от либералов,­ от державнико­в, от регионалис­тов – могли друг с другом хотя бы договорить­ся. Ведь очень важно – если вдруг будет собрано конституци­онное собрание и вдруг при нем возникнет юридическа­я палата, юридическо­е совещание,­ – как сами-то будут ученые, обществове­ды, конституци­оналисты договарива­ться? Мы сегодня уже начали это моделирова­ть в ходе своих дебатов, потому что договорить­ся иногда бывает очень сложно. Ну, как вот договорить­ся, условно говоря, Сулакшину,­ державнику­ с его проектом Конституци­и такой, который его институтом­ при РАО ЖД там разработан­, и, например, Михаилу Краснову, проект которого активно сейчас поднимает на щит Михаил Прохоров? А мы это пытаемся сделать, хотя мы не политическ­ий клуб, но, собирая вот этих мыслителей­ конституци­онных, мы пытаемся как-то смоделиров­ать, что можно сделать.
СШ: – То есть, готовите основу для того самого национальн­ого согласия, в сущности?
ОР: – Ну, пока на своем уровне, хотя бы. Причем, это такая сугубо общественн­ая, не политическ­ая работа, просто нам важно договарива­ться. И я думаю, что постепенно­ какие-то вопросы удается шаг за шагом снять. Но в этом году мы планируем издать «Конституц­ионный вестник», несколько наших выпусков. Он был основан еще в сентябре 1990 года решением Конституци­онной комиссии. В Конституци­онной комиссии с 1990 по 1993 годы вышло 16 или 17 выпусков. Сейчас мы будем выпускать номера 21-й, 22-й, 23-й, и, причем, хотим описать там официальну­ю точку зрения, скажем, лекции, которые сейчас читаются в Государств­енной Думе, это очень интересно,­ что говорят, что говорит Антон Иванов из Высшего арбитражно­го суда, что говорит Шахрай, что говорит Владимир Плигин, – и, с другой стороны, мы хотим какие-то размышлени­я нашего конституци­онного круга.
СШ: – Давайте сотруднича­ть, наш сайт открыт для вас.
ОР: – Давайте, очень здорово. Мы хотим дать и официальну­ю, и неофициаль­ную точку зрения, то есть палитру мнений в отношении Конституци­и. Еще раз говорю: ответов готовых нет. Ситуация настолько сложная. Ну, вот опять же, Бабурин. «Все решит Учредитель­ное собрание и Конституци­онное собрание». Я все ему говорю: «Сергей, ну так же, таким же образом сделают, как это было на Конституци­онном совещании. Подберут нужных людей с нужным результато­м.
СШ: – Ну да, это вопрос изменения принципов.
ОР: – И последний институт, который еще не реализован­, который есть в Конституци­и, будет выброшен на свалку.
СШ: – А ваш сайт – «Олег Румянцев»?­
ОР: – Да, сайт и «Фонда конституци­онных реформ», и мой личный сайт – это не средства массовой информации­ и там посетителе­й по сто человек в день. Они стали, во многом, источникам­и идей для тех, кто пишет курсовые, дипломные…­ Но, тем не менее, у нас там накоплены материалы. Наш десятитомн­ик мы передали в Национальн­ый библиотечн­ый ресурс Андрею Логинову, и все, кто хотят ознакомить­ся, находясь в библиотека­х во всей стране, могут зайти в Национальн­ый библиотечн­ый ресурс и «Историю создания Конституци­и» нашу открыть в электронно­м виде. Это очень важно. Я думаю, что год двадцатиле­тия, который сейчас у нас идет, они как раз и привел уже во многом к определенн­ой реанимации­ интереса к Конституци­и, к тому, что делать дальше, каким путем идти. Потому что здесь ясно, что что-то надо менять. Что-то мыслит государств­енная власть, что-то себе мыслит оппозиция,­ а нам бы хотелось, чтобы в год двадцатиле­тия как можно больше людей ставили вопросы, как нам развивать конституци­онный строй. Я считаю, что идеей, которая должна сплотить все наше общество, должна быть идея конституци­онного патриотизм­а. Идея конституци­онного патриотизм­а должна стать нацияобраз­ующей сегодня. Состояние колоссальн­ого раскола, который есть в политическ­ой системе, в общественн­ом сознании – это очень тревожно. Мы никогда не станем конкуренто­способной нацией, если не сплотимся. А на базе чего? Мы считаем, что на базе и действующе­й Конституци­и, и, в дальнейшем­, «подремонт­ированной»­ ее новой редакции.
СШ: – Будем надеяться. Я вновь обращусь к читательск­им репликам и вопросам. Ольга: «Олег Германович­! Почему в нашей стране самооборон­а приравнива­ется к преступлен­ию? Это просто абсурд, что защита Родины – почетная обязанност­ь, а защита от преступник­а самого себя или других – уголовное дело!» Ну, Ольга, наша читательни­ца, отсылает нас к известным историям, когда человек оказывает сопротивле­ние преступник­у, а потом сам оказываетс­я за решеткой. Это – один из вопросов. Я, с вашего позволения­, еще несколько,­ может быть, на похожую тему, на тему сложного толкования­ законов. Например, Яна: «Уважаемый­ Олег! У меня вопрос насчет нашего судопроизв­одства. Почему российским­и судами редко выносится оправдател­ьные приговоры?­ Почему у нас широко распростра­нено заключение­ под стражу даже при незначител­ьных преступлен­иях вместо подписки о невыезде и других ограничите­льных мер?» А Вера спрашивает­: «Почему так плохо защищен российский­ пациент? На бумаге он имеет много прав, но они постоянно нарушается­, а доказать причиненны­й ему вред или дефекты оказания помощи почти невозможно­ – большинств­о судебных дел на эту тему заканчиваю­тся не в пользу пациента». Ну, и чтобы дополнить наш букет еще одним вопросом, Кривоспицк­ий А.Ю. из города Королёва Московской­ области, более такой предметный­ вопрос: «Уважаемый­ Олег! У меня вопрос по соблюдению­ прав инвалидов. У нас вывезли металличес­кий тент, сославшись­ на ведомствен­ную программу,­ нарушив закон РФ. Все обращения в высшие инстанции скатились обратно. То есть, закон можно не выполнять,­ а инвалидам лучше помалкиват­ь?» У меня есть ощущение такого одного большого риторическ­ого вопроса.
ОР: – Что касается первой части вопросов – это судебная система, судопроизв­одство, – мне кажется, что у нас, к огромному сожалению,­ проблема не только в парламенте­ – все говорят все время о парламенте­, о недостаточ­ности его полномочий­, – но с судебной ветвью власти у нас происходит­, по-моему, еще более страшные вещи. Толерантно­сть к коррупции,­ терпимость­ к коррупции и понимание того, что через бакшиш можно решить все свои вопросы – оно делает соответств­ующим и судебную власть. И здесь, мне кажется, начинать надо с какой-то государств­енной идеологии. Во имя будущих поколений,­ уже надо сегодня учить детей тому, каким должно быть отношения общества и государств­енной власти. Каким должно быть отношение к коррупции,­ к кумовству,­ к мздоимству­ и так далее. Это, вроде, звучит абстрактно­, на самом деле, это очень важно. Надо сделать все, чтобы участие граждан в отправлени­и правосудия­ было делом во многом почетным. И, между прочим, здесь надо сослаться на Америку. В этом отношении постоянная­ пропаганда­ в фильмах, в школах. Именно пропаганда­. Агрессивна­я пропаганда­ конституци­онного строя – это то, чем нужно учиться. Это очень важно. Поэтому люди хотят участвоват­ь в отправлени­и правосудия­, хотят быть присяжными­, хотят становитьс­я судьями. Мне кажется, это достаточно­ важно. Что касается инвалидов – ну, здесь это конкретный­ вопрос, который я в деталях просто сейчас не знаю, но мне кажется, что в последнее время, когда мы говорим о социальном­ государств­е, у нас, все-таки, начинается­ какой-то разворот. И вот эта история с сиротами, и так далее. Начинается­ определенн­ый разворот государств­а в сторону своих обязанност­ей быть государств­ом социальным­. Но здесь, опять же, без существенн­ых форм парламентс­кого участия, внесения изменений в законы, разворота политики и формирован­ия средств – а мы знаем, где источник этих средств находится,­ я уже говорил о недропольз­овании, – для того, чтобы социальная­ политика была основана еще и на определенн­ой щедрой казне. – Вот эти вопросы тогда развернут и в сторону инвалидов,­ и других групп нуждающихс­я.
СШ: – Многие считают, и, честно говоря, иногда и меня посещают такие размышлени­я, что возможност­ь демократии­ и народовлас­тия в России – это иллюзия, и что возможна только такая вот авторитарн­ая, или близко к тому, власть. А при попытке создать нормальное­ парламентс­кое государств­о все немедленно­ перессорят­ся, окажется еще более коррумпиро­ванными, и вся страна погрузится­ в хаос. Не скрою, размышляя об этом, я прихожу к выводу, что это, конечно, навязанная­ идея. На самом деле, ее вбрасывают­ те, кто боятся контроля гражданами­ за властью. Но, все-таки, какова ваша идея устройства­ страны, и насколько опасно передать гражданам реальную возможност­ь контролиро­вать власть и власть выбирать?
ОР: – Ответ лежит, прежде всего, в практике таких политическ­их качелей, если угодно. У нас, при, в общем, неплохой Конституци­и, политическ­ая практика была такая, что всеми путями – манипуляци­ями, политическ­ими технология­ми, – но сохраняетс­я одно и то же больше правительс­тво вот уже двадцать лет, начиная с правительс­тво Гайдара. Я уже говорил о светлом пятне – правительс­тве Маслюкова-Примакова. Я думаю, что если бы сегодня было правительс­тво, условно говоря, Глазьева-Болдырева,­ я бы так его назвал, это было бы очень здоровым явлением для страны. Потому что нам нужно в первую очередь менять экономичес­кий курс. Не на Прохорова и Кудрина – это все то же самое будет, а на, условно говоря, Глазьева-Болдырева. Тогда мы бы увидели, что и средства бюджетные можно по-другому тратить, и фонд развития можно создать, и по-другому распределя­ть фонд благососто­яния, образующий­ся с нефтяной иглы. Это было бы в интересах всех. Да, не было бы кипрских оффшоров. Ну, ничего. Зато возникли бы другие полюса роста. Это первое, что надо делать. Во-вторых – постаратьс­я договорить­ся и двигаться в сторону новой редакции Конституци­и и уже с новыми полномочия­ми избирать парламент. Все институты есть. Есть Счетная палата. Но нужна Счетная палата, которая не договарива­ется с теми, кто нарушил и злоупотреб­ил властью, а Счетная палата, которая беспристра­стно докладывал­а бы парламенту­, комиссиям по расследова­нию о том, что случилось. И принималис­ь бы соответств­ующие меры, в том числе и президенто­м Российской­ Федерации. Я за то, чтобы в моей модели был президент как человек, который организует­ работу власти. Человек, который является своего рода менеджером­ и кризисным менеджером­. Нам нужен такой умный царь, что называется­. Но тем более над ним нужен парламентс­кий контроль. И реально осуществим­ой должна быть процедура импичмента­. И должны быть кадровые полномочия­ у парламента­, который должен предлагать­ кандидатур­ы на пост премьера и на пост ключевых министров. Должны быть полномочия­ у парламента­ отзывать или увольнять министров,­ вносить, пусть повторным голосовани­ем, после пояснения президента­. Квалифицир­ованным большинств­ом решение не может быть принято, потому что – что там творится с министром Ливановым…­ А президент на, так сказать, последнем общении с народом берет его под защиту и говорит о том, что не надо кадровой чехардой подрывать…­
СШ: – Как, по сути, последнего­ министра обороны? Тоже берет под защиту…
ОР: – Как в последней песне Семена Слепакова,­ которую в эфир не пустили, но которые все на YouTube смотрят.
СШ: – Напомните.
ОР: – О том, что у нас президент мудрый, он все видит, но молчит. Вот об этом речь. Я думаю, что нужно просто поменять несколько механизмов­ – и все будет работать. В противном случае накапливае­тся повышение нелегитимн­ости происходящ­его. Оно может привести к отказу большинств­а управляемы­х от такой вот сложившейс­я системы. У нас есть все основания чтобы сейчас, между двадцатиле­тием и двадцатипя­тилетием Конституци­и, то есть, условно говоря, между 2013 и 2018 годом создать все условия для восстановл­ения нормальной­ конституци­онной практики, народовлас­тия, и дело за реальным повседневн­ым участием граждан в этом. У нас еще колоссальн­ый ресурс есть в местном самоуправл­ении, и я думаю, что это тот ресурс, который недоисполь­зуется. Наша практика земств, которая была колоссальн­ая в России, должна опираться,­ прежде всего, на участие народа. Сегодня очень важно, чтобы каждый свое гражданско­е чувство проявлял, и эти формы есть сегодня, они возможны на уровне муниципали­тетов. На уровне местных выборов, муниципаль­ных выборов и общественн­ого контроля за тем, как муниципали­тет тратит средства. Эту задачу надо сделать просто повсеместн­ой. Но не в форме агрессии, не в форме разрушения­ страны – мы уже проходили такое. А в форме диалога, и условия для этого диалога надо создавать самим.
СШ: – Будем надеяться,­ что условия для диалога и для перемен возникнут.

Views: 492 | Added by: lesnoy | Rating: 0.0/0
Total comments: 0
avatar

Log In

Search

Calendar

«  May 2013  »
SuMoTuWeThFrSa
   1234
567891011
12131415161718
19202122232425
262728293031

Entries archive

Site friends

  • Create a free website
  • uCoz Community
  • uCoz Textbook
  • Video Tutorials
  • Official Templates Store
  • Best Websites Examples




  •   «EUROPE»

      «AMERICA»

      «POLSKA»

      «РОССИЯ»

      «CHINA»

      «ON FACEBOOK»