Armáda Života     Армия Жизни     Life Army

http://www.ng.ru/scenario/2012-12-25/9_transform.html?insidedoc
25.12.2012  Леонид Григорьев
Отношение властей к реформам существенно отличается от того, как их оценивают наблюдатели
Разве это не он, наш особый и счастливый путь?
Об авторе: Леонид Маркович Григорьев - заведующий кафедрой мировой экономики НИУ ВШЭ.
Очевидно, что отношение властей к реформам существенно отличается от того, как оценивают реформирование политэкономы, бизнесмены, многие внешние наблюдатели. Власть под преобразованиями понимает преимущественно технократические шаги, законы и частичные (министерские) изменения в секторах экономики. Другая, «невластная» точка зрения важна тем, что замечает ошибки, сомневается в мудрости новых законов. А недостатки объясняет прежде всего нерешенными, но глубокими и важными институциональными задачами.
Внешне ситуация выглядит примерно так. Падение скорости институциональных изменений самого базиса рынка дает сигнал, что российская трансформация «от плана – к свободной конкуренции» практически завершена. Но окончание пришло не от успеха трансформации, а скорее от того, что в целом меняться сложно и как бы незачем. Теперь изменения больше касаются деталей. И в итоге получилось не то, на что мы надеялись десятилетия назад. Поэтому элиты, гражданское общество, население в целом да и внешние наблюдатели скорее недовольны состоянием рыночной экономики страны, государства и общества. Это недовольство можно объяснить определенным ростом благосостояния (во многом за счет нефтяной ренты), который вызвал неизбежное повышение общественных запросов.
Нескучная судьба сырьевой ренты
В 2000–2007 годах личное потребление граждан росло (розничные продажи – в среднем по 11% год), и этот рост обеспечивала нефтяная рента. Но огромное неравенство в доходах сократить не получалось. Хотя удалось стабилизировать бюджет, поднять пенсионные, оборонные и социальные расходы. Мировой кризис также не вызвал столь уж острых потрясений. ВВП в 2012 году будет выше уровня 2008 года, но в то же время всего на несколько пунктов выше 1989-го.
Государственные расходы вышли на уровень 25-летней давности. Однако инвестиционная яма 1990-х годов не преодолена – общие вложения (а особенно в обрабатывающую промышленность, науку) остаются много ниже советского уровня. За время кризиса еще больше упростилась структура производства и экспорта.
Норма накопления оказалась недостаточной для решения многообразных проблем страны, по-прежнему нуждающейся в обновлении инфраструктуры и во вложениях в новые технологии, в развитие и адаптацию к будущим задачам мира. Частный кредит, малый бизнес и общий уровень накопления, интенсивность конкуренции не удалось развить до состояния, соответствующего рыночной экономике Европы.
За последнее десятилетие значительно поднялся уровень образования – среди 100 млн. россиян старше 15 лет почти четверть имеют законченное высшее образование, а третичное – более 60%. Это выше, чем у большинства развитых стран, и, казалось бы, нашему образованию должны соответствовать высокие стандарты политического процесса, государственного управления, развития гражданского общества.
Но высокое (латиноамериканское) социальное неравенство и низкий уровень работы социальных лифтов этому сильно препятствуют. Соответственно модернизация и инновации не стали нормальным явлением, как это происходит в обычной рыночной экономике. Поэтому не общество и бизнес творят инновации и модернизируют себя. Это государство распространяет свой патернализм «от пенсионеров к инновациям». Получается, чем больше бюрократизация, тем сильнее нагрузка на руководство страны, которое между чиновничьей текучкой пытается сверху динамизировать процессы развития.
Скорость социально-экономических изменений замедлилась прежде всего из-за сложившихся групп интересов. Отсюда проблема перехода от институтов рынка, возникших в хаосе переходного периода 90-х годов, к господству законов. Последние в принципе должны быть показателем, указывающим на возможность благополучного завершения трансформации.
Разумеется, законы должны быть адекватны еще и характеру общества, стимулировать развитие, ибо известно, что тупое исполнение чрезмерно жестких уложений ведет к параличу. Анализируя развитие России до 2030 года, важно также знать, будут ли у страны на этом пути внешние доходы и внутренние условия для инвестирования своих и чужих капиталов.
Два слова на избитую тему – вредна ли нефтяная рента для развития России.
Полагаю, что при хороших институтах рента – ресурс для развития. Без адекватных институтов она же – причина стагнации. Это доказывает наш нынешний опыт: вместо создания таких институтов началось огосударствление ряда управленческих функций в бизнесе, усилились бюрократизация и поддержка государственных компаний. Это решало три задачи: удовлетворяло рентоориентированные интересы крупного чиновничества, концентрировало ресурсы, создавало ощущение активной работы власти по решению проблем страны.
Когда не хватает факторов
Выстраивая стратегию будущего развития, необходимо учитывать фактор времени. Нельзя забывать, что на наших глазах исчезает образованное поколение советской интеллигенции со своими знаниями и принципами, почти ушли крепкие советские бюрократы. Множатся чиновники нового типа, часто просто «царедворцы» – менеджеры для любых задач без специальных навыков и знаний. Хорошо образованная молодежь в поисках высокооплачиваемой работы и лучших условий жизни эмигрирует на Запад и на Восток. Инфраструктурные проблемы и износ физических активов становятся все более тяжелыми (отсюда учащение аварий) и предъявляют огромный спрос на восстановительные вложения не только в инфраструктуре, но и в добывающей промышленности, транспорте, городском хозяйстве.
Конкуренция различных секторов и отраслей экономики, социальной сферы за получение бюджетного финансирования становится со временем острее, так как денег требуют не только воспроизводство и модернизация действующих фондов – средства нужны и на новые вложения в развитие страны. Слабость частной финансовой системы остается проблемой: банки немощные, рынок облигаций так и не появился. Не решена задача – как использовать национальные сбережения внутри страны, минуя «карусель» вывоза своего и ввоза заемного капитала. Причем преимущественно вывоза капитала прямого, а ввоза – портфельного.
Страна и общество будут меняться и со сменой возрастных поколений – как в элите, так и в среднем классе. Это будет происходить и под воздействием извне, и в результате внутренней политики.
Относительная сытость, такая же свобода информации и путешествий плюс право на эмиграцию – этот минимум удовлетворял поколения, прожившие жизнь с дефицитом и очередями в СССР. Эти же люди довольствовались малым в десятилетнем кризисе 1990-х при падении ВВП на 43%.
Такой набор возможностей перестал соответствовать потребностям общества, в котором поколения до 40 лет не жили в СССР. Новая норма для состоятельной и высокообразованной части общества – демократия без коррупции, независимая судебная система, личная безопасность; для бизнеса – это возможность инвестирования без страха потерять право собственности, отсутствие рэкета. Для многочисленных бедных слоев – устойчивость реальных доходов, отсутствие произвола; для молодых – перспективы участия в общественных процессах и возможность вертикальной мобильности в своей стране.
Известная формула про «верхи, которые не могут, и низы, которые не хотят так жить», видимо, уже применима в мягком варианте. «Верхи» не могут достичь инновационного пути развития экономики без свободы социальных инноваций, защиты прав собственности, личной безопасности бизнесменов-инноваторов от рэкета. «Верхи» не могут поставить развитие на поток с помощью крупных инфраструктурных и иных проектов. «Верхи» не могут бесконечно откладывать модернизацию и зависеть от неустойчивого внешнего рынка нефти для финансирования важнейших государственных программ.
Образованные «низы» уже выразили свое недовольство посредством уличного протеста. В нем есть и потенциально растет протест бедных слоев против «несправедливости», которая на Руси обнимает все: от социального неравенства до «плохих бояр». Современный протест снизу по существу различается по социально-экономическим лозунгам, но достаточно схож по социально-политическим претензиям к властям, даже если он не выплескивается на улицу.
Вот и встретились два недовольства.
Власти не могут не понимать, что уже исчерпана четверть века, в которой угроза возврата коммунизма играла какую-то роль на выборах и в процессе принятия решений. Теперь власти надо доказывать наличие демократии и достатка как они есть, а не уверять, что этих ценностей стало больше, чем при «старом режиме».
Отсюда две проблемы – недовольство бедных и недовольство образованных.
Недовольство среднего класса, интеллигенции развивается в условиях ограниченной парламентской системы. Это нормально для страны с таким уровнем образования и информированности. Недовольство бедных имеет огромную европейскую и мировую историю. В зависимости от типа развития страны недовольства могут влиять на распределительные решения властей и характер инвестирования в стране.

Во что и кому он будет верить в 2030 году – большой вопрос.
Фото Артема Житенева (НГ-фото)
Власти вряд ли стоит ожидать покоя – общество вышло из транзиционного шока и предъявляет нормальные требования среднеразвитой рыночной демократии. При этом оно готово, можно сказать, стоит на старте перехода к более развитой демократии, к экономическим и политическим изменениям.
Сценарий экономической стратегии до 2030 года предполагает поиск и приближение к предпочтительному или «оптимальному» варианту развития. Но при этом главная задача не может быть сведена к обеспечению благосостояния трудящихся, пенсионного обеспечения, социально-политической устойчивости. Сильная рыночная демократия – общепринятая и понятная цель. Но нам еще предстоит наверстать два десятилетия переходного периода, кризисов и потерь. Кроме того, надо признать, что модернизация и переход к инновационному развитию, как лозунги, пока носят очень общий характер и нуждаются в раскрытии. Требуется определение позитивных целей для основных групп общества, так как вопрос об оптимуме невозможно решить без граждан страны, причем очень разных.
Конечно, образ России 2030 года – это некая собирательная мечта граждан страны, соотечественников за рубежом и симпатизирующих России наблюдателей. Многие социологические опросы россиян выявляют «проблемные» области российской жизни. Например, важно знать, чего хотят студенты или их родители. По сегодняшним опросам, около 68% россиян с доходами выше среднего хотели бы, чтобы их дети учились и работали за границей. А 37% видят своих детей постоянно живущими за границей.
Будущий президент учится в 4-м классе
Массовое представление о будущей России как о хорошо образованной стране, естественно, не может не задавать высокие социально-экономические стандарты уже сегодня. А дети нынешней элиты, в большой доле пребывающие за границей, создают у российских и зарубежных наблюдателей образ молодых людей, дурно использующих легкие деньги и не подающих надежд на то, чтобы стать частью будущего политического класса.
На этом фоне отчасти становится понятным, почему пожилым людям (75%) президент РФ представляется «отцом нации». В то время как среди молодежи 18–24 лет таковым считают главу государства меньше половины опрошенных.
К 2030 году перевалят за 60-летний возраст даже те, кому было всего 20 в момент распада СССР. Это люди, в сущности, и не жившие в советские времена. А это значит, что тем из них, кто вошел в состав правительства Дмитрия Медведева, сегодня 40–50 лет. Это уже устоявшиеся люди, впитавшие в себя то, что составляло духовные, интеллектуальные, общественные искания России за последние 20 лет.
Но чем живо поколение тех, кто будет приближаться к своему тридцатилетию в рубежном 2030 году?
Согласно общероссийским исследованиям, о которых рассказало «Эхо Москвы», в предлагаемом курсе «Основ религиозных культур и светской этики» ученики 4-го класса сделали свой выбор следующим образом.
«Основы православной культуры» в целом по стране решили постигать 31,7% учеников (23,4% – по Москве, 9,5% – по Санкт-Петербургу), «Основы исламской культуры» выбрали 4% (1% и 0,07%), «Основы мировых религиозных культур» – 21% (28% и 38%). И наконец, «Основы светской этики» – 42,7% (47,4 и 52,6%).
Опрос, конечно, весьма условный. Но даже он позволяет что-то разглядеть в картине будущего мировоззрения этих ребят.
Еще одним важнейшим резервом для успешного восхождения на историческую отметку Россия-2030 может стать огромная русскоязычная диаспора, рассеянная сегодня по всему миру. Ее перспективной частью являются примерно 2 млн. представителей образованного среднего класса. Если мы хотим сохранить связь с энергичными, хорошо обученными соотечественниками и рассчитывать на них в исторической перспективе, значит, мы должны создать у себя институты, как минимум соответствующие таким условиям работы и жизни бывших россиян, в которых они пребывают сегодня в развитых демократических странах. Это трудно, но это не противоречит направлениям объявленных реформ. Многое в этом проекте будет зависеть от российской правящей элиты, от ее способности к компромиссу и единству русскоязычного мира – ради развития страны. Пока, мне кажется, российская элита видит свою страну в будущем мире несколько иной, нежели покинувший родину средний класс. А это обязывает стороны к выработке общего понимания нового исторического образа России.
За три президентских срока, отделяющих нас от 2030 года, власть откроет еще немало мостов, спустит на воду порядочное количество подводных лодок и даже авианосцев, проведет ряд олимпиад и крупных форумов — в этом нет сомнения.
Прокормить бедных, наверное, нам удастся, сохранить границы — тоже. Но уйдем ли мы за это время от модели латиноамериканского социального неравенства? Как ни печально, но Россия имеет аргентинские параметры распределения децильных (видимых) доходов. При высоком образовании и традициях эгалитаризма — это крайне неудобное сочетание для социально-политической стабильности. Если удастся от аргентинской модели двинуться в сторону европейской, как это происходило в Центральной и Восточной Европе, то это один вариант. Но есть и другой – англосаксонский, для которого характерно высокое социальное неравенство, но который обладает большой вертикальной мобильностью – хорошими индивидуальными шансами. Окостенение социальной структуры опасно – либо напряжением в обществе, либо эмиграцией креативного класса. Выбор, в общем, зависит не только от властей и законов, но и от общества – что мы готовы предпочесть.
Что касается развития регионов, то нельзя не учитывать, что каждый субъект Федерации имеет свои программы, цели развития, ресурсы. Но одновременно рассчитывает на поддержку федерального Центра для своих инвестиционных и социальных планов. Регионы будут способны на большие шаги вперед от сложившегося уровня социально-экономического развития, если будут более активно использовать преимущества специализации. Но подъем и сближение уровней экономики регионов сложно произвести методом перераспределения финансов. Каждый субъект должен иметь свои стимулы и в максимальной степени решать свои проблемы – на своих инициативах и точках роста.
Региональное развитие огромной страны также зависит от примыкающих государств-соседей, что создает для таких пограничных областей дополнительные проблемы. Но эти же трудности при возможности экономической самостоятельности и инициативы могут открывать дополнительные перспективы по разным направлениям – в сторону Евросоюза, Кавказа, Центральной Азии, Китая, Японии. Это совершенно различные направления движения труда, товаров и капиталов и огромные политические сложности. Но инициативные региональные власти в самые разные времена находили возможности для местных торгово-экономических отношений с другими странами.
Многое в реализации стратегии развития будут решать социально-политические условия жизни граждан. К сожалению, сегодняшняя жизнь не дает ответов на многие вопросы, от которых зависит успех национальной стратегии. Будет ли бизнес инвестировать внутри страны? Насколько эффективно станут работать суды, к которым сейчас у общества столько претензий? Что делать в стране интеллигенции, верхнему среднему классу, гражданскому обществу – обслуживать бюрократию или стать источником инноваций?
Демократический выбор интеллигенции и среднего класса в целом в России не вызывает сомнений, но успех модернизации окажется зависимым от баланса сил в обществе и адаптации к переменам правящей элиты. Выход в категорию развитых рыночных демократий для России потребует огромных усилий не только материальных, но и институциональных — модернизации общества и государства. Страна еще только ждет реального снижения коррупции, контроля за чиновниками со стороны гражданского общества и СМИ.
Применительно к рыночной экономике основные институциональные требования представляются очевидными, но их надо обсуждать с обществом и бизнесом. Минимальный набор этих требований таков:
– независимость судов;
– уважение к правам собственности;
– ограничение вмешательства государства в экономику до разумного
уровня ограничения «провалов рынка»;
– развитие конкуренции;
– контроль общества (СМИ) над чиновничеством (проблема коррупции);
– развитие различных видов собственности;
– создание стимулов для самостоятельного эффективного развития регионов с различным уровнем экономики.
Долгосрочная стратегия могла бы стать привлекательным ориентиром для общества и граждан, а не набором «контрольных показателей» для ведомств. Положение страны в будущем — это и будущее социальное настроение общества, и состояние умов, и возможность гордиться созданным в течение предстоящих двух десятилетий.
Любая реформа –
дама с характером
Но процесс взращивания национальной гордости может быть нарушен, остановлен, искажен. Все будет зависеть от того, по какому сценарию пойдет предстоящее историческое действие. Когда я размышлял над своими вариантами, мне показалось, что в них вдруг удивительным образом отразились классические типы человеческих характеров, как известно, разделенных на четыре основных темперамента личности. Так, под «устойчивостью» характера для экономики мы понимаем «устойчивые институты», обеспечивающие приток капиталов, высокие инвестиции в стране, а «сильный» характер – как высокую внешнюю (по сути, нефтяную) ренту.
Вот что в таком случае дает нам «Меланхолический характер» (меланхолик – тип слабый и неустойчивый), когда институты не выстроены, нефтяная рента неустойчива и ее размер невелик:

Пессимизм и оптимизм рынка.
Фото Интерпресс/PhotoXPress.ru
– нестабильность нефтяной ренты создает проблемы с ростом платежей пенсионерам (обостряется полемика о пенсионном возрасте). Вырастут трудности у других небогатых слоев и регионов, возникнут проблемы свободных финансовых ресурсов для элиты и престижных проектов;
– при недостигнутом единстве элиты борьба за собственность и ренту продолжится. Все это будет происходить на фоне прежнего «шараханья» в экономическом курсе и попыток усилить контроль над гражданским обществом сверху;
– институциональные реформы идут вяло – судебная система, по-прежнему, не будет пользоваться доверием граждан и инвесторов;
– проблема роста становится постоянной головной болью правительства, личное потребление растет медленно, инфляция чувствительна для бедных слоев населения;
– борьба за ренту усиливается, коррупция сохраняется, особенно на низовых уровнях власти. Усиливаются судебные процессы против коррупционеров;
– деинтеллектуализация производства и страны в целом продолжается. Молодежь не возвращается после учебы за границей. Модернизация сводится к техническим деталям. Даже демонстрационные проекты часто остаются недофинансированными;
– иностранные инвесторы очень осторожны и вкладывают средства преимущественно под прямой защитой государства;
– национальные сбережения при слабой финансовой системе продолжают «карусель» вывоза капитала и ввоза его назад как иностранного (но в меньшем объеме). Государственные компании при поддержке власти увеличивают займы;
– трудовые ресурсы ограничены, растет потребность в более дешевых и отдаленных источниках трудовых мигрантов;
– накопление капитала остается относительно низким. Малый и средний бизнес выживают с большим трудом. Права собственности остаются незащищенными;
– федеральный бюджет остается полем борьбы между социальными проблемами и оборонными приоритетами. При этом цели развития проигрывают битву;
– внешние шоки создают серьезные угрозы экспорту, бюджету, инвестициям;
– недовольство интеллигенции растет, резонируя с различными правовыми нарушениями на выборах;
– недовольство бедных и разочарованных слоев населения постепенно приобретает обычные европейские очертания, меняясь по интенсивности и усиливая проблемы дележа нефтяной ренты.
«Холерический вариант» (сильный, но неустойчивый тип): институты не развились, но рента остается достаточно высокой, чтобы платить за все, от пенсионеров до элит:
– элиты не могут достигнуть консенсуса, но накал борьбы за средства снижает то, что ренты много;
– качество жизни остается важной проблемой, параметры социального неравенства сохраняются;
– правительство старается поддерживать экономический рост и уровень личного потребления граждан;
– интенсивность борьбы с коррупцией почти не ощущается обществом;
– институциональные реформы не завершены, надежность судов подвергается сомнению, верховенству закона мешает последовательная борьба за ренту;
– малый и средний бизнес не развивается, но большие проекты процветают при сомнениях в их целях и стоимости;
– бюрократия продолжает доминировать над бизнесом и гражданским обществом;
– деинтеллектуализация продолжается, поскольку основной упор на сырьевые отрасли остается, структура экспорта сохраняется;
– иностранные инвесторы осторожны, но достаточно щедры в рамках соглашений с государством. «Карусель» вложений сохраняется. Можно ожидать значительных займов госкомпаний на внешних рынках;
– высокая рента позволяет обеспечивать приток рабочей силы, поднимать норму накопления через государственные ресурсы. Эффективность вложений остается спорной;
– цели развития проигрывают в конкуренции за бюджетные средства социальной поддержке и ВПК;
– в долгосрочном плане (за пределами 2030 года) проект развития видится власти весьма рискованным;
– недовольство образованного среднего класса сохраняется (как при сценарии «Меланхолия»), заметны отчуждение и миграционные настроения интеллектуалов;
– положение бедных ведет к перераспределению в их пользу большей доли ренты – при сохранении латиноамериканского варианта неравенства.
Сюжет «Флегматик» (тип устойчивый, но слабый): рента низкая, но институты рынка начали работать:
– при относительно низкой и колеблющейся ренте основные проблемы возникают для привычных методов управления и распределения ренты;
– ограниченные ресурсы используются более рационально. Стала устойчивее деловая среда, более надежная судебная система дает свободу деловой активности;
– соглашение элит снижает издержки «шараханий» от одного курса к другому, гражданское общество играет более активную роль;
– борьба за ренту и коррупция не прекращаются, но встречают сопротивление;
– институциональные реформы приводят к росту доверия граждан и инвесторов;
– при меньшей роли сырьевой ренты деинтеллектуализация страны ограничена;
– бюрократия сдерживается реформами, нащупывается некоторое равновесие с бизнесом и гражданским обществом;
– иностранные инвесторы имеют больше простора, поскольку в них больше нужды. Финансовая система не слишком велика, но более здорова. Норма накопления выше, как и эффективность инвестиций. Бюджет поддерживает ограниченное количество грамотно отобранных проектов;
– предложение труда ограничено, но его использование более рационально;
– страна вырабатывает большее разнообразие продуктов производства, шире использует ресурсы;
– недовольство образованных слоев продолжается, но может принять более выраженную партийную форму. Часть образованного населения переходит к поддержке власти;
– недовольство бедных слоев населения остается проблемой при низкой ренте, но в условиях экономического роста и наличия рабочих мест острота отношений снижается.
Сценарий «Сангвиник» (устойчивый и сильный тип): хороши и рента, и институты:
– удачные результаты институциональных реформ 2012–2017 годов позволяют рационально использовать ренту;
– судебное реформирование дало определенные результаты и вызывает большее доверие не только граждан, но и инвесторов;
– нефтяная рента остается достаточно высокой, что позволяет финансировать пенсионное обеспечение, ОПК, деятельность элит, престижные проекты. Ее использование относительно рационально – на цели развития, модернизацию, образование, помощь «трудным» регионам;
– единство элит намного выше, гражданское общество подает признаки нормальной жизни;
– рост базируется в большей степени на широком развитии транспорта, инфраструктуры, услуг;
– повышение личного потребления и лучшие институты позволяют постепенно начать снижение социального неравенства;
– борьба за ренту сохраняется, но коррупции не удается покорить страну. Официальная кампания против коррупции сопровождается серьезной борьбой гражданского общества и СМИ;
– деинтеллектуализация России заблокирована, и она не может повернуть страну вспять. Студенты возвращаются из-за границы работать у себя дома;
– бизнес, включая малый и средний, активен и меньше озабочен угрозой рейдерства. Демонстрационные проекты не вызывают ощущения пустого отвлечения средств;
– размеры бюрократии не столь малы, но и не столь раздуты. Наступление бюрократии на гражданское общество и бизнес приостановлено;
– структуры производства и экспорта медленно уходят от господства над ними ископаемого топлива;
– иностранные инвесторы осторожны, но вкладывают не только в фонды, но и в предприятия и проекты. Финансовая система развита до способности обеспечивать значительную часть внутреннего кредита;
– рост нормы накопления позволяет одновременно восстанавливать и развивать инфраструктуру, обновлять города, инвестировать в модернизацию;
– частные инвестиции растут, а бюджет располагает средствами для поддержки крупных проектов;
– внешние колебания и шоки не могут дестабилизировать экономику страны, хотя для достижения уровня устойчивого развития еще надо работать;
– недовольство образованных классов перерастает в более организованную партийную форму. Большая часть образованного населения переходит на сторону власти;
– недовольство бедных становится менее интенсивным в связи с наличием ренты и быстрым развитием экономики.
Но страна слишком велика и разнообразна, чтобы рассчитывать на покой.