Armáda Života     Армия Жизни     Life Army

http://www.regnum.ru/news/polit/1693588.html
В конце июля Россия отметила 99-ти летний "юбилей" начала Первой мировой. В итоге профессиональные и работающие на общественных началах мифотворцы воспроизвели стандартный набор штампов о невинной Германии 1914 года и агрессивном российском правительстве, втянувшем страну в войну с практически братским народом. Александр Широкорад, "историк" (книги творца, цитирую, "критикуют за... неточности в приводимых сведениях, использование устаревших сведений, вымысел и вторичность").
"Давайте обратимся к очевидным фактам. Уже 99 лет наши политики и историки пытаются превратить немцев в заклятых врагов России. На самом же деле немецкий народ всегда был потенциальным союзником Руси. Экономических причин войны с Германией тоже не было".
Виктор Аксючиц "советский и российский философ, богослов, публицист", экс-советник г-на Немцова: "В начале XX века у России не было столкновений геополитических интересов с Германией, в которой правил родственный императорский дом. Однако мощные мировые силы, заинтересованные в крушении процветающей России, толкали её к войне. Внутри страны ложно понимаемые союзнические обязательства и утопические мессианские настроения (панславизм, "освобождение" Царьграда, выход к Босфору) в обществе и правящей элите складывались в атмосферу экзальтированного лжепатриотизма и германофобии, в ней заглушались здравые голоса".
Орда сетевых "историков" решительно поддерживает взгляды религиозных философов на историю Первой мировой.
"Мало того что вступили неподготовленными, так и в основном за чужие интересы бились. Еще за лет 10-ть до войны в Генштабе России (к сожалению никак не могу найти этот доклад) пришли к выводу, что территориальное расширение Империи исчерпано и необходимо заняться обустройством внутренних территорий. Но панславянские мечты о влиянии на Балканах вылились исключительно в слепую поддержку строительства Великой Сербии".
"У России не было с Германией никаких геополитических противоречий, наоборот, две континентальные империи - Россия и Германия были комплементарны, как аграрная - Россия и индустриальная - Германия державы, имеющие разные рынки (Дурново не зря пытался объяснить Николаю II-у, что геополитический враг России - Британия".
"Романовскую Россию втащили в эту совершенно ненужную ей войну за кредиты Франции и Британии, как пушечное мясо".
Иными словами, в прошлое проецируется пресловутый антимобилизационный консенсус, лучше всего выраженный либеральным лозунгом, озвученным 8 августа 2008-го года - "это не наша война". Сейчас он адресуется Сирии, к чему он будет применён впредь - неизвестно. Между тем, он крайне опасен - и история 1914-1917 годов этому блестящий пример.
Итак, попробуем отделить зёрна от плевел, а историю Первой мировой от словоблудия. Начнём с наиболее нелепого мифа. Итак, согласно распространённому штампу, активность России на Балканах мотивировалась бескорыстным стремлением создать Великую Сербию, а с точки зрения Аксючица - мистическим стремлением к захвату Константинополя. В реальности эта политика была и "эгоистична", и рациональна. Напомню, что экспорт сельскохозяйственной продукции имел для Российской империи примерно то же значение, что и экспорт нефти сейчас - в 1913-м только на хлеб приходилось 42,9%, на сельское хозяйство в целом - 57,4% экспорта. Ещё 37% составляли сырьевые ресурсы. При этом основная масса экспортной сельскохозяйственной продукции производилась в Малороссии и в южных губерниях России - и вывозилась через проливы (альтернативные пути стоили слишком дорого). То же относилось к углю и железной руде Донбасса, грузинскому марганцу и азербайджанской нефти.
Как следствие, достаточно сильная держава, обосновавшаяся на Босфоре, могла в буквальном смысле держать Российскую империю за горло. Проливы действительно имели для экономики России критическое значение. Между тем, вовлечение Турции в сферу германо-австрийского влияния шло (и закончилось) весьма успешно. При этом единственным препятствием на пути возникновения единого блока от Гамбурга до Басры были лишь пророссийски настроенные балканские страны. Спасать Сербию стоило из самых эгоистических соображений - тем более, что противоречия между интересами Германии и России имели фундаментальный характер.
Германская экономика второй половины девятнадцатого столетия во многом напоминала современную китайскую. Быстрый рост населения (63% за 1871-й - 1914 годы) обеспечивал промышленность недорогой рабочей силой, что эффективно стимулировало индустриальный рост. Страна стремительно превращалась в промышленного гиганта. Между 1870-м и 1913-м физический объём производства вырос в Германии на 471% (для сравнения - в Англии на 127%, Франции - на 203%). Продукция базовых отраслей выросла в ещё большей пропорции. За 43 года развития Второго рейха добыча железной руды выросла более чем в семь раз, производство чугуна - в 14 раз, приблизившись к четверти мирового (24,6%). Производство стали только между 1880 и 1913 выросло в тридцать раз (в США за тот же период - в 26 раз). К 1913-му году на долю Германии приходилась четверть мировой продукции машиностроения и 29% экспорта, более половины продукции электротехнической промышленности, 23,5% мирового производства серной кислоты (важнейшего химического продукта), 82% производства анилиновых красок.
Однако германское экономическое чудо имело и оборотные стороны. Недорогая рабочая сила и сохранение значительной доли ещё вполне бедного сельского населения вела к тому, что внутренний спрос был относительно невелик - как и китайская экономика, немецкая экономика работала в значительной степени на экспорт. Так, только в 1900-1913 гг. германский экспорт удвоился. При этом, продвижение германской продукции зачастую происходило в раннекитайском стиле - путём самого беззастенчивого демпинга. Напротив, собственный рынок Рейха был ограждён эффективными протекционистскими мерами вполне в духе идеолога подобной политики Листа.
Далее, по мере промышленного роста в Германии нарастал дефицит сырья. Так, если до 1898 г. Германия вывозила железную руду, то с 1899 г. начала ввозить - при этом масштабы импорта росли в геометрической прогрессии. Например, в 1899 г. она импортировала 1 млн. т., в 1905 г. - 2, 4 млн. т. и в 1913 г. - 10, 5 млн. т. Похожая ситуация сложилась и с цветными металлами. К 1914-му страна импортировала лес, шерсть, хлопок, нефть и т.д. Это закономерным образом вело к дефициту платёжного баланса. Так, в 1913-м страна вывезла на 10 млрд. марок, а ввезла на 10,7 млрд. (45,2% импорта пришлось на сырьё, 26,3% - продовольствие и потребительские товары).
Российская империя была для Берлина вторым по значимости рынком сбыта после Великобритании. При этом отношения выстраивались вполне однозначно. Практически в течение всего царствования Александра Второго в правительстве тотально доминировали сторонники фритредерства, т.е. свободы торговли; равным образом, труды Императорского вольного экономического общества той эпохи демонстрируют примечательное и очень знакомое процветание либерального экономизма вполне в духе ГУ-ВШЭ. "В то время... у русских ученых-экономистов считалось нелиберальным или даже антинаучным признавать законность таможенного обложения: в символ веры большинства наших экономистов входило еще поклонение свободе торговли". Низкие таможенные пошлины практически не составляли преграды на пути промышленного импорта. Результаты были несколько своеобразны.
Менделеев: "Мне лично известен тот факт, что при устройстве одного из первых зеркальных заводов в России около 1890 г. бельгийские производители зеркал понизили свои цены для России до невозможности русского производства и остались в барышах не только потому, что сбыли заготовленный уже товар, но и потому, что убили начавшийся русский завод". Примерно тем же занимались американские производители керосина и т.д. Однако в наибольшей степени плодами отечественной либеральной мысли воспользовалась Германия - уже к 1877 на неё приходилось 47% российского импорта. На запад шло зерно и сырьё.
Первые сдвиги наметились по поводу Русско-турецкой войны 1877-78 годов, когда Петербург был вынужден поднять тарифы и перевести расчёты с ассигнаций на золото просто из фискальных соображений. С 1880-х империя переходит на позиции "сознательного" протекционизма. Если в 1869-1876 таможенные тарифы составляли 13% от стоимости ввезённого товара, то в 1884-1890 - 28%. По "странному совпадению" после 1885-го начинается и бурный промышленный рост - в 1893-1900 гг. среднегодовой прирост промышленной продукции составлял 9%, а в 1908-1913гг. - 8,8%. Параллельно доля Германии в российском импорте сократилась до 27%.
В ответ Германия в 1879 ввела пошлины на хлеб, которые в дальнейшем систематически повышала, и ввела другие меры по "стеснению" российского экспорта. Российской империи было отказано в кредитах. В том же 1879-м тайные австро-германские переговоры привели к заключению секретного соглашения, направленного как против Франции, так и против России, притом, что "Союз трёх императоров", объединявший Берлин, Вену и Петербург, формально сохранялся. Чуть позже, в сентябре, германское правительство сделало и Англии предложение о союзе, но безрезультатно - Британия предпочла не связывать себя с антироссийским блоком однозначными обязательствами. В 1887-м снова были подняты таможенные тарифы на импорт продовольствия, а Российской империи - отказано в кредитах (зато их предоставила Франция).
Новый раунд напряжённости пришёлся на начало 1890-х, когда между Германией и Россией начались переговоры о заключении торгового соглашения. Пытаясь сохранить протекционистские тарифы, Витте занял на переговорах достаточно твёрдую позицию. Ответом Германии, к тому времени основательно нарастившей производство собственного зерна, стало громадное повышение пошлин на сельскохозяйственную продукцию из России. Как следствие, экспорт российского хлеба в Рейх сократился за 1891-93 гг. с 54,5% до 13,9%. У границы начались угрожающие передвижения немецких войск. Атмосфера в Петербурге в тот момент была своеобразна. Витте: "Когда я вошел в залу, то все от меня сторонились, как от чумы; всюду шли толки о том, что вот я благодаря, с одной стороны, своему неудержимому характеру, а с другой стороны, молодости и легкомыслию втянул Россию чуть ли не в войну с Германией, что началось это с таможенной войны, а так как Германия не уступит, то все это, несомненно, окончится войной с Германией, а затем и общеевропейской войной, и я буду, если уже и не есть, виновник этого бедствия".
По итогам переговоров Россия снизила таможенные пошлины на 18-65%, однако и Германия на тот момент не смогла полностью продавить свои условия, и система протекционизма, хоть и в урезанных масштабах, сохранилась. Тем не менее, немцы не остановились на достигнутом. В 1902-м, фактически нарушив заключённое на двадцать лет соглашение, Германия принимает новый, ещё более высокий тариф, и, воспользовавшись начавшейся русско-японской войной, заставляет российскую империю заключить новое соглашение на немецких условиях.
В итоге доля Германии в импорте к 1913-му достигла 38%, а Рейх превратился в... поставщика сельскохозяйственной продукции (прежде всего ржи) в Россию. Немцы практически полностью вытеснили российских хлеботорговцев с рынка Финляндии, начали поставки на собственно российский рынок, эффективно выдавливали империю с рынков Скандинавии, Бельгии, Нидерландов. Так, в 1910 г. немцы вывезли в Норвегию в 2,5 раза больше ржи в зерне, чем Россия (1 млн. 44 тыс. центнеров против российских 598 тыс. центнеров) и в двадцать раз больше ржаной муки (418,5 тыс. центнеров против 19,5 тысяч).
Иными словами, экономическое "взаимодействие" с Германией, бесспорно, снижало темпы роста промышленности и сельского хозяйства в России. Так выглядело "отсутствие экономических причин для войны". При этом перспективы дальнейшего принудительного перемещения в полуколониальный статус в случае завоевания Берлином гегемонии в Европе просматривались недвусмысленно и чётко.
Это был, между тем, мягкий вариант. В предвоенной Германии сформировалась концепция Миттельевропы (Срединной Европы), ставшая практически официальной доктриной в первые же дни войны. Одним из её положений была необходимость непосредственного контроля над рынками и источниками сырья - плюс радикальное устранение действующих и потенциальных соперников на континенте.
С точки зрения канцлера Бетмана Гольвега, вполне разделяемого кайзером, оптимальная конфигурация послевоенной Европы выглядела так. "Франция должна быть ослаблена, чтобы сделать ее возрождение в качестве великой державы невозможным на все времена". Ослабление, в целом, сводилось к изъятию железорудных копий Лонгви-Брие. Тем не менее, расчленение страны не планировалось. После поражения Антанты в Берлине намеревались предложить Франции пакт об обороне и помощи - ее предполагалось "приласкать", приближая к Германии в ее борьбе против России и Британии. Бетман-Гольвег после войны хотел договориться о "культурном союзе" Германии и побежденных Франции и Британии против "варварской России". В дальнейшем речь шла о "культурном союзе" Германии, Франции и Британии - основным направлением должна была стать экспансия на восток - на Балканы и против "варварской" России. "Россия должна быть отброшена назад настолько далеко, насколько это возможно от германской восточной границы, а ее доминирование над нерусскими вассальными народами должно быть сокрушено". "Лицо России должно быть силой повернуто на восток снова, она должна быть загнана в границы, существовавшие до Петра Великого". "Россия должна быть отброшена в Азию и отрезана от Балтики; с Францией и Англией мы всегда сможем договориться, с Россией - никогда".
Иными словами, Империя должна была потерять даже больше, чем по реальному Брестскому миру - Прибалтику, Украину, Дон, Кубань и Кавказ, не говоря уже о Польше и Финляндии. Напомню, что Брест стоил России 56 млн. человек населения (т.е. 1/3), 73% металлургии, 89% производства угля, предприятий, на которых трудилось 40% промышленных рабочих и огромной части районов экспортного земледелия. Это означало конец индустриализации и, опять-таки, превращение остатков империи в полуколонию.
Иными словами, в действительности Россия в Первой мировой воевала за свои коренные интересы, причём в гораздо большей степени, чем "использовавшие" её союзники. При этом ни малейших шансов справится с Берлином в одиночку у империи не было. В 1913 г. объем промышленного производства России был в 2,5 раза меньше, чем во Франции, в 4,6 раза - чем в Англии, в 6 раз - чем в Германии (4,4% мирового против 14,3%). В составе российского экспорта промышленные товары составляли 5,6%, половина промышленного оборудования импортировалась. 171 млн. российского населения гарантировано противостояли 120,1 млн. совокупного населения Германии и Австро-Венгрии.
Теперь посмотрим, были ли у истории альтернативные варианты. Итак, вариант №1 - в принципе предотвратить европейскую войну как таковую. Как правило, любители рассуждать об этом варианте ссылаются на поданную императору записку министра внутренних дел Дурново, в котором он настаивал на сохранении мира с Германией любой ценой и предсказывал великие потрясения в противном случае. Между тем, чтение этого примечательного документа наводит на специфические мысли о личности министра. Ключевой тезис документа: "В области экономических интересов русские пользы и нужды не противоречат германским".
"Не подлежит, конечно, сомнению, что действующие русско-германские торговые договоры невыгодны для нашего сельского хозяйства... но едва ли правильно приписывать это обстоятельство коварству и недружелюбию Германии...
Не следует упускать из вида, что эти договоры, во многих своих частях выгодны для нас. Заключавшие в свое время договоры русские делегаты были убежденными сторонниками развития русской промышленности какою бы то ни было ценою и, несомненно, сознательно жертвовали, хотя бы отчасти, интересами русского земледелия в пользу интересов русской промышленности...
Словом, хотя несомненно, что действующие русско-германские торговые договоры для нас невыгодны и что Германия при их заключении использовала удачно сложившуюся для нее обстановку, то есть попросту прижала нас, но поведение это не может учитываться как враждебное... Во всяком случае мы на примере Австро-Венгрии видим земледельческую страну, находящуюся в несравненно большей, нежели мы, экономической зависимости от Германии, что, однако, не препятствует ей достигнуть в области сельского хозяйства такого развития, о котором мы можем только мечтать.
Германия в качестве постоянного - хотя, разумеется, и не бескорыстного - посредника в нашей внешней торговле заинтересована в поддержании производительных сил нашей родины, как источника выгодных для нее посреднических операций".
Иными словами, позиция Дурново сводилась к следующему: индустриализация "какою бы то ни было ценою" излишня, России надлежит последовать примеру Австро-Венгрии в надежде, что Германия позаботится о "поддержании производительных сил" своего сырьевого придатка. В целом, министр озвучивал позицию наиболее архаичной и эгоистичной части дворянства, желавшего спокойно продавать аграрную продукцию за рубеж, потребляя дешёвый промышленный импорт. При этом она являлась опасной утопией. Как в действительности Германия собиралась "поддерживать производительные силы России", было показано выше. Далее, даже если бы фантазии аграрных компрадоров имели какое-то отношение к реальности, это не отменило бы того факта, что их небескорыстными "благими" намерениями была вымощена дорога в ад. Необратимый коллапс "Дунайской монархии" был предопределён задолго до 1918-го. Если Россия, хоть и медленно, но догоняла Западную Европу, то интегрированная с Германией Австро-Венгрия всё более отставала почти всю вторую половину ХIХ века. Итогом стал распад государства, никогда более не восстановившегося. Российская империя, не пошедшая австрийским путём, возродилась - хотя и в новой форме.
Теперь посмотрим на альтернативу №2, весьма популярную у многочисленных наследников кадета Биглера - игнорирование германского вторжения во Францию или/и выступление на стороне Германии.
Широкорад: "Ряд офицеров Главного артиллерийского управления и Главного военно-инженерного управления предлагали военному министру и царю соединить крепости укрепленными районами (УР)...Расположив свои армии за тремя линиями крепостей, Россия могла стать той обезьяной, которая залезла на гору и с удовольствием наблюдала схватку тигров в долине. А потом, когда "тигры" изрядно бы потрепали друг друга, Россия могла бы начать большую десантную операцию в Босфоре... А захватив Проливы - единственную достойную России цель в войне, - Николай II мог бы выступить и в роли миротворца, став посредником между воюющими державами".
Как нетрудно заметить, России здесь предлагается вести "странную войну" в стиле Англии и Франции 1939-1940, предполагавших отсидеться за линией Мажино. В реальности при отсутствии активного Восточного фронта Франция была бы разгромлена ещё в 1914-м, после чего Российская империя оказалась бы в ситуации июня 1941-го - с той существенной разницей, что промышленный потенциал противника превосходил бы российский не вдвое, а (с учётом Австро-Венгрии и превращённой в германского союзника Франции) примерно в девять раз. Исход столкновения при таком соотношении сил был бы предсказуем.
Иными словами, фактически выбора у России не было. Однако, нам всё ещё настойчиво внушают, что положение сырьевого придатка - это прекрасно, лучшая стратегия - предать всех союзников (по Аксючитцу - не ложно понимаемые союзнические обязательства) и пассивно ожидать вторжения в добровольной самоизоляции, сопротивляться расчленению страны - акт агрессии, а подвиг солдат Первой мировой был бессмысленной жертвой во имя чужих интересов. Под аккомпанемент таких лозунгов развалилась армия в 1917-м, и "русский дредноут затонул у входа в гавань". Этими механизмами пыталась воспользоваться гитлеровская пропаганда в 1941-45 гг. Очевидно, что наследникам геноссе Геббельса и "полезным идиотам" не терпится использовать ту же технологию ещё раз.
Евгений Пожидаев - международный обозреватель ИА REGNUM